На заре земли русской
Шрифт:
– Ничего нет! Что происходит? Откуда дым? Не молчи, прошу, – в голосе слышались страх и мольба.
– Отходи от двери! – наконец решительно крикнул Всеслав.
– Зачем?
– Отходи, я сказал!
Сизый дым тянулся по полу, всё вокруг заволокло горькой пеленой. Закрыв рукавом лицо и стараясь не дышать глубоко, князь налёг на дверь плечом, надеясь, что сил хватит. Дверь слетела с петель, жалобно скрипнув. Едкий туман застилал глаза, в полутьме ничего не было видно. Пробираться в горницу не пришлось – Злата, насмерть перепуганная, бросилась навстречу сама, кашляя, задыхаясь от дыма и с трудом сдерживая рыдания, схватила Всеслава за руки, – он невольно поморщился,
– Ну всё, всё, – растерянно прошептал он, прижав девушку к себе. – Тихо, тихо... Уходим!
– Я дороги не знаю, – призналась Злата, вытирая непрошеные слёзы.
Они бежали по запутанным коридорам, не разбирая пути. С улицы слышались крики, треск огня, звон стекла, а выхода всё не было и не было. Наконец сквозь невообразимый шум прорвался знакомый голос:
– Всеслав! Княже! Отзовись, коли живой!
– Здесь мы! – крикнул он, узнав Богдана, и тут же из груди вырвался глухой кашель, не давая отдышаться. – Богдан, где выход?
Но ему больше не отвечали. На лице Златы не осталось и следа от той смиренной покорности, все живые эмоции читались в искажённых страхом чертах. Она молчала, лишь крепко держа Всеслава за руку. Где-то позади раздался грохот – в заднем помещении рухнула кровля. Неожиданно в дверном проёме показался человек с лицом, наполовину скрытым тканью. Цвет его волос напоминал отблески пламени. Это был Богдан. В совершенном молчании он махнул рукою – за мной, мол, – и быстро пошёл обратно той же дорогой, какой и пробрался в горящий терем. Оказалось, что выход был совсем недалеко, всего лишь через одну лестницу.
Свежий сентябрьский ветер хлестал по разгорячённому лицу, трепал волосы, забирался за воротник. Багровое зарево пожара осветило вечернее небо. Всё было позади.
На подворье собралась толпа, будто и не расходились люди после утреннего происшествия, разве что Изяслава со слугами не было. Не успели схватить его разозлённые киевляне, уехал он неведомо куда, вероятнее всего, в Польшу отправился, как и собирался. Кто-то сновал кругом пылающего дома, суетился, пытался тушить разбушевавшееся пламя, но было поздно, огромный огненный цветок охватил всю деревянную постройку, только искры взлетали в темнеющие небеса. Толпа, собравшаяся вокруг разгоревшегося терема, вдруг расступилась; подошедший Андрей со злостью швырнул к ногам Всеслава виновника пожара. Не подымаясь с колен, Данияр бормотал что-то невнятное, зажмурившись, попытался поцеловать сапог князя, но Полоцкий сделал шаг назад. Его, всегда спокойного и сдержанного, доселе никто не видел в таком гневе. Серые глаза полыхали молниями.
– Не вели казнить! – простонал Данияр, всё ещё не вставая, и взглянул на князя, умоляюще сложив руки. – По глупости, всё по глупости да по воеводину научению… Видит Бог, я не знал…
– Молчать, – перебил его Всеслав, с трудом сдерживая злость. – Ты знал. Знал, что не один я там оставался. Чьей смерти ты хотел? Моей? Её? – на мгновение он взглянул на Злату. Данияр молчал, нервно кусая губы и перебирая пальцами полу обгоревшей свитки.
– Отвечай!
Десятник, то краснея, то бледнея, поведал о том, что воевода Коснячка умер не сразу. Когда его, уже почти не державшегося на ногах, отволокли на задний двор и перевязали рану его, он потребовал к себе Данияра и приказал довершить начатое. Потому и не отходил десятник от князя, всё ждал момента подходящего. Один только раз выдался такой момент, и Данияр упустил его, дрогнула рука, сберёг Господь Всеслава.
– Не берёт тебя смерть! – с этими словами Данияр стянул шапку и хотел перекреститься, но тут же махнул рукой.
– Так пусть его и возьмёт! – выкрикнул
Злата, с тех пор как выбрались они из пожара, не проронила ни слова, а тут вдруг осторожно дёрнула Всеслава за рукав. Князь обернулся. В тёплом взгляде девушки он прочёл жалость.
– Не надо, – прошептала она совсем тихо. – Не лишил он ведь нас жизни, Бог миловал, всё обошлось.
Всеслав помолчал, с минуту-другую посмотрев то на Злату, то на Данияра, всё ещё стоявшего на коленях перед ним, и наконец промолвил:
– Будь по-твоему, Злата, светлая твоя душа. Господь ему судья. А ты… Ты вернёшь всё, как было. Отчистишь, отстроишь.
Глаза Данияра округлились, он даже чуть приоткрыл рот в изумлении.
– Так не умелец я, что я тут сделать смогу?!
– Сумел сжечь, сумеешь и выстроить, – усмехнулся Всеслав. – Бог дал человеку руки, не чтобы креститься только, но чтобы работать.
– Поживите у нас покамест, – тихонько предложил Андрей. – Вам же того… негде теперь…
Всеслав поблагодарил его.
Степь
Всю ночь он не мог уснуть. То ли думы горькие тому виною, то ли слишком много волнений и тревог в один день, но сон не шёл к нему. За ночь он сжёг три свечи, передумал, казалось, обо всём на свете, и теперь, стоя у окна, смотрел вдаль, на ночной Киев. Со второго пола открывался красивый вид: резные крыши, тонкие, извилистые дороги, деревья, только-только начинавшие покрываться золотистыми и рыжеватыми красками. Отвернувшись от окна, князь в который раз окинул взглядом тёмную горницу. После холодного и сырого сруба, где он провёл целый год, маленькая, но вполне уютно обставленная горенка казалась ему раем. На подоконниках стояли цветы, к глухой стене был придвинут небольшой деревянный стол, заваленный всяким добром вроде инструментов для работы по дереву, чистых свитков и тому подобного. Напротив стояла широкая постель с наполовину задёрнутым пологом. Злата спала; тёмные локоны разметались по подушке, тонкая рука, чуть тронутая загаром, свесилась с края, почти касаясь пола. Всеслав залюбовался девушкой. Только теперь он осознал, как он скучал по ней, по её милой улыбке, тихому голосу, ласковому, тёплому взгляду.
Внезапно за стеной послышались шаги, нарушившие звенящую предутреннюю тишину. Дверь отворилась без скрипа, и в горницу влетел Димитрий. Словно его что-то остановило, замер у порога. Дорожный плащ его был кое-где порван, на щеке виднелась свежая ссадина. За какую-то долю секунды окинув глазами горенку, заметил Всеслава. Тот прижал палец к губам – тише, мол, – и молча указал ему на дверь. Не умея скрывать эмоций, Димитрий заулыбался, и Полоцкий, поняв его радость, вышел вслед за ним.
В коридоре юноша едва не бросился ему на шею, но сдержался, лишь сверкая счастливыми голубыми глазами, шёпотом воскликнул:
– Слава Богу! Я отлучался из града, а воротился только что. На двор пришёл, а там – пепелище. Я к срубу – там дверь сломана. Я к Богдану – он, благо, не спит – а вы здесь…
Всеслав улыбнулся ему в ответ. За окном уже брезжил рассвет, сентябрьское утро окрашивало небосвод в нежно-розовый оттенок. Редкие облака, просвечиваемые первыми лучами солнца, легко проносились по голубовато-серой глади. Кажется, пора…
Богдан действительно не спал – сидел в общей горнице и выстругивал тоненькие лучинки для освещения. Небольшой нож, послушный руке, в несколько точных движений делал кривую веточку прямой и относительно гладкой. Услышав, как вошли Всеслав и Димитрий, Богдан поднялся им навстречу, смахнув стружки со стола.