Начиналась жизнь

Сито Файвл Соломонович

И, выйдя во двор, предложил Бэрлу бегать взапуски.

Новый воспитатель пустил в ход свои длинные ноги. Ребята смотрели и смеялись. Теперь он им понравился.

— Вдох, выдох!

— Вдох, выдох!

Юдка Грак ходил по залу в одних трусиках. Его волосатые длинные ноги резко бросались в глаза. Дети выстроились в четыре шеренги и по команде приседали.

— Вдох, выдох!

— Вдох, выдох!

«Эти упражнения, — думал Юдка, — со временем помогут укрепить дисциплину и в кружке политграмоты».

—

Смирно!

Ребята вытянулись в струнку и подчеркнуто выпятили груди, стараясь показать, что они не отличаются от настоящих красноармейцев.

— Теперь прыжки. — Юдка протянул веревку, и дети принялись прыгать через нее.

Бэйлка подбежала к веревке, взмахнула руками, но за несколько сантиметров от веревки задержалась.

— Юдка, я не могу прыгать. У меня слишком узкая юбка.

Бэрл отпустил скверную шутку.

Круглое лицо Бэйлки вспыхнуло. Она опрометью выскочила из зала. Юдка Грак провел рукой по голове и выглянул в окно.

В конце урока в зал вошел Шраге. Высоко в руках он держал кружку, как держит маленький ребенок флажок, чтобы все видели.

— Дети! — воскликнул он и начал вертеть кружку перед их глазами. Отблески от жести падали на стену.

— Ребята, угадайте, из чего это сделано?

Дети удивленно смотрели на Шраге.

— Даже пустая жестянка из-под консервированного молока не должна пропадать даром! — победоносно воскликнул он, все еще поворачивая кружку в воздухе. Лицо его сияло. Он радовался своему изобретению. — Ну, кто хочет со мной делать кружки?

Дети молчали.

— Никто не хочет? — моргнул он глазами и перестал вертеть кружку. — Значит, никому не нравится моя работа? Что ж, хорошо. Сделайте лучше! — И положил кружку в карман.

Он направился к выходу, но тут подскочил Бэрл, выхватил у него из кармана кружку и подбросил кверху.

— Тоже работа! — воскликнул он. — Покажем-ка ему, ребята, как нужно делать кружки.

В тесной рабочей комнате застучали молотки. Десятки ножниц резали жесть, как бумагу, в углу гудел примус. Бэрл ходил с клещами в руках, словно настоящий мастер. В рабочей комнате было весело и шумно. Работа увлекла детей.

— Хороший дипломат, — усмехнулся про себя Юдка Грак, — хороший дипломат этот Шраге, черт возьми!

Спустя несколько дней состоялся первый урок политграмоты. На столе лежала тоненькая книжка, отпечатанная на плохой газетной бумаге. Юдка Грак перелистывал книжку и проводил рукой по стриженой голове:

— Значит, так…

ДВЕ ЗАПИСОЧКИ

Вечером Шраге нашел у себя в комнате две записки.

Одна:

«Учитель Израиль!

Поговорите с Бэрлом, чтобы он перестал заглядывать в спальни девочек. Это некрасиво и даже грубо. Кроме того, скажите ему, чтобы он не давал воли рукам, иначе мы ему объявим бойкот.

Группа девочек».

Другая:

«Учитель

Израиль!

Не верьте сплетням, которые распространяют девочки про Бэрла. Это все басни, в которых нет ни капли правды. Лучше вы им посоветуйте поменьше кривляться перед зеркалом. Просто тошнит от них. А Бэрл ни в чем не виноват. Это под него подкапывается девочка X.

Группа мальчиков».

Шраге несколько раз перечитал обе записки. В первой он узнал почерк Бэйлки, во второй — Бэрла.

«Да, в Бэрле сохранилось еще много уличной грязи. Он может причинить немалый вред детдому».

Большой грузовой автомобиль проезжает по улице. Грохот его отдается в комнате. Кажется, что сейчас автомобиль въедет сюда. Слышно, как пыхтит мотор под окнами.

«Дети начинают созревать, — думает Шраге. — Записки как нельзя лучше свидетельствуют об этом».

Конские копыта застучали по шоссе.

У автомобиля лопнула шина, выстрел прозвучал в комнате, шум разогнал мысли.

Во время обеда Бэйлка нашла под тарелкой записку.

«Ты могла бы нравиться парням, если бы не была ябедой».

Бэйлка спрятала клочок бумаги за пазуху. Пшенная каша ее так и застыла на столе. Среди обеда она вышла, нарочно согнувшись, чтобы подумали, что ей нездоровится, ушла в спальню и бросилась на постель. Черные волосы ее закрыли почти всю подушку. Ей казалось, что глаза у нее точно засорены, вот-вот потекут слезы.

«Что он пристает ко мне!»

Бэрл бесшумно открыл дверь и тихими шагами вошел в комнату. Мальчик подошел к кровати и хотел было сразу обнять Бэйлку, но вдруг остановился. В комнате было тихо. На потолке, у лампочки, билась муха. Бэйлка не поднимала головы. Она была уверена, что вошла одна из девочек.

Бэрл стоял у постели и не знал, что делать…

Уйти или оставаться?

Он непривычно для себя растерялся. Его орлиный острый нос сразу утратил обычный заносчивый, гордый вид. Пепельные глаза забегали.

Девочка повернулась на спину и неожиданно увидела Бэрла. Она испуганно раскрыла глаза, будто перед ней внезапно предстал разбойник. Однако молчала. Муха, трепетавшая над лампой, запуталась в паутине и громко зажужжала.

— Бэйлка, — неожиданно для себя очень мягко сказал Бэрл, — не сердись на меня.

Девочка резко повернулась к нему спиной и снова зарылась с головой в подушку. Он еще минуты две постоял над ее кроватью и вдруг начал гладить ее волосы.

— Бэйлка…

— Если ты сию же минуту не выйдешь из спальни, я закричу.

Бэрл, подавленный, вышел. Впервые в жизни он чувствовал себя таким униженным. Его никто не оскорбил, не выбранил, и все же он готов был стекла бить от гнева. Он ее любит, он ей дурного слова не сказал, за что же так укоряли его ее глаза? Глаза осуждали его. Для него это было хуже всякой брани.