Нация. Апокалипсис. Том третий
Шрифт:
Но могущество советского флота основывалось не только на использовании бухт и аэродромов Крыма. Огромное стратегическое значение имела расположенная в Николаеве верфь, где строились авианосцы, корабли первого и второго рангов. Российское руководство прекрасно понимало, что всё это представляет огромную силу и с этим нужно было что-то делать. Таким образом, глобальная работа по передаче Черноморского флота России, которая началась ещё с 3 января 1992 года, с момента формирования Вооружённых сил Украины, продолжалась.
За короткий период Главный штаб ВМФ России смог склонить на свою сторону большую часть личного состава флота во главе с командующим Касатоновым [13] , отдавшим распоряжение не принимать присягу
Если вспомнить все предыдущие встречи по передаче Черноморского флота России (30 апреля 1992 года в Одессе, а затем 23 июня 1992 года в Догомысе), то они не имели успехов. Это время ознаменовалось так называемой войной указов, когда президенты Украины и России попеременно выпускали их один за другим, переводя Черноморский флот в своё подчинение. Ситуация была заморожена после подписания 23 июня 1992 года Дагомысского соглашения, в котором стороны договорились о временном совместном управлении флотом. Парламент России резко раскритиковал Ельцина за это соглашение, поскольку в нем он де-факто отказывался от каких-либо претензий на Крым.
13
И. В. Касатонов (10.02.1939 г.) – советский и российский военачальник. Адмирал. С сентября 1991 года по сентябрь 1992 года командующий Черноморским ВМФ России.
После того как конфликт Ельцина и Верховного Совета окончательно перешёл в горячую фазу, депутаты приняли постановление о том, что передача Крыма в состав УССР была проведена с нарушением Конституции и является незаконной. Еще одно постановление Парламента восстанавливало Севастополь в качестве российского города федерального значения. Ельцин публично раскритиковал оппозицию, заявив: «Мне стыдно за решение Парламента. Не начинать же мне войну с Украиной из-за Крыма».
С другой стороны, Ельцин понимал, что, как бы его ни критиковали, затягивать с вопросами, касающиеся раздела имущества между Украиной и Россией, нельзя. К тому же это вызывало недовольство как со стороны оппозиции, так и со стороны военных, а ссориться с военными он не хотел, так как прекрасно знал, что черноморцы умеют брать собственную судьбу в свои руки. Поэтому, чтобы не доводить дело до крайностей, Ельцин всячески старался находить компромиссный вариант. Компромиссный Ялтинский договор, подписанный Кравчуком и Ельциным 3 августа 1992 года, закрепил, что Черноморский флот подлежит разделу между сторонами с целью создания на его базе ВМФ Украины и ВМФ Российской Федерации.
После Ялтинского был ещё один договор – Московский, где стороны договорились ускорить раздел флота по формуле «50/50» (по боевому состоянию на декабрь 1991 года стоимость ЧФ составляла 34 триллиона российских рублей).
3-го сентября 1993 года в Массандре начались очередные переговоры между украинской и российской делегациями, касающиеся Черноморского флота и Крыма. Ни военные, ни обозреватели не ожидали от этой встречи никаких положительных прорывов. Переговоры начались в 10:00 в Массандровском дворце. Украинскую делегацию возглавлял президент Украины Леонид Кравчук. Российскую делегацию возглавлял президент России Борис Ельцин. Президенты поставили задачу своим главам правительств и, улыбаясь, уединились для беседы в отдельный кабинет, в котором всё было «готово» для того, чтобы вести долгие, предметные «переговоры».
Слушая Ельцина, Кравчук понимал, что российский президент с большой вероятностью будет настаивать на том, чтобы Крым остался в составе России. Да и Харьков с Донбассом были, мягко говоря, под большим вопросом. «Во всяком случае, – размышлял Кравчук, – к Украине, если говорить честно, эти территории никакого отношения не имеют, поскольку это чисто русские территории. А если это так, то зачем нам иметь внутри независимой страны сепаратистов? Рано или поздно русские обязательно вернутся к этому вопросу. Я хорошо знаю природу этого народа. И вот тогда будет проблема а она нам не нужна. Нет, не нужна. Конечно, соотечественники меня не поймут
Размышление Кравчука прервал Ельцин, сказав:
– Ну, что, Лёня, за что будет первый тост?
Кравчук, хорошо зная потребности Ельцина, тут же открыл бутылку коньяка Hennessy.
– Первый тост, Борис Николаевич, хочу произнести за нашу с вами встречу…
Как хитрый и опытнейший номенклатурщик Кравчук не просто говорил слова, которые были приятны Ельцину, а старался всячески угодить ему, зная, что от него зависят многие решения, связанные с прирастанием Украины российскими территориями. В этом плане Кравчук вполне оправдывал свою кличку «фарбованый лис» [14] .
14
«Фарбованый (крашеный – укр.) лис» – герой сказки Ивана Франко, который при неудачной попытке полакомиться курятиной попал в краску. Воспользовавшись этой неудачей, он решил стать лидером в лесу.
– Вот это правильно! – проговорил Ельцин, выпив одним глотком коньяк.
Кравчук, хорошо зная своего друга, понимал, что в начале разговора, пока Ельцин не «разогрелся», нажимать, давить и требовать от него что-либо бессмысленно, так как это может вызвать обратный эффект.
– Предлагаю выпить за вечную дружбу между Украиной и Россией, – поднимая рюмку в очередной раз, заискивающе проговорил Кравчук.
– Даааа, – утвердительно и протяжно проговорил Ельцин, растягивая гласную «а». Этим он не только подчёркивал своё значение как первого Президента России, но и соглашался с началом радостных событий [15] .
15
У славян букве А приписывали значение цифры 1, так как она была первой буквой алфавита и означала «начало». У цифры 1 также был дополнительный, духовный смысл – единица ассоциировалась с началом радостных событий.
После того как они выпили, Кравчук взял на себя смелость и начал тихо, «издалека» говорить о Крыме. Он говорил о том, что все происходящие события на полуострове, связанные с автономией, вызывают раздражение у Киева и что с этим нужно что-то делать, поскольку так продолжаться не может. Ельцину явно не хотелось спорить, а уж тем более ссориться с Кравчуком по этому вопросу. Он прекрасно понимал, что ему сейчас не до Крыма, поскольку ему хватало проблем и в России: дело шло к началу первой Чеченской войны; продолжались важнейшие переговоры об отказе Киева от ядерного оружия; и, наконец, последнее, чем он дорожил больше всего: ему не хотелось портить близкие отношения с Америкой, у которой, как он хорошо знал из достоверных источников, были уже свои планы по этой южной жемчужине.
– Налей-ка ещё по рюмочке, – глядя то на Кравчука, то на бутылку коньяка, проговорил Ельцин.
Кравчук не заставил себя долго ждать: он тут же наполнил рюмки душистым напитком, зная, что с хорошо выпившим Ельциным не только легко разговаривать, но и легко решать любые вопросы.
Выпив залпом содержимое и поставив рюмку на столик, Ельцин махнул рукой и решительно сказал:
– Ладно, Лёня, забирай свой Крым, чёрт с тобой! Я давно хотел отблагодарить тебя за «беловежское сотрудничество», а долг, понимаешь, платежом красен. Ох и хорошо мы тогда Горбачёву насолили, будет знать… хе, хе, хе…
Кравчук такого решения Ельцина по Крыму не ожидал. Ему сразу же захотелось выразить своему дорогому другу благодарность, сказать что-то лестное, что-то приятное, что создало бы тому хорошее настроение, но он не мог сказать и слова, настолько перехватило от радости дух. Ему даже показалось, что от избытка чувств он потерял дар речи, настолько всё было неожиданным, но это оказалось всего лишь эмоциональным состоянием…
– Ну, что молчишь, – глядя на Кравчука, проговорил Ельцин. – Или язык проглотил?