Над бездной
Шрифт:
Кончив песню, Люцилла услышала шорох в кустах. Кустарник раздвинулся, но вместо ожидаемого Сервилия взору красавицы явился прекрасный незнакомец.
Это был молодой человек лет 30, одетый в бедную, холщовую, короткую тунику. Густые, как уголь черные волосы довольно длинными кудрями висели с его головы, перехваченные ременным обручем. Густые, длинные усы придавали его привлекательному лицу выражение плутоватости и насмешливости. Большие черные глаза странно искрились, когда он взглянул на трех девушек, сидевших у ручья. Обнаженные по локоть грубые руки
Это была красота и привлекательная правильностью в чертах лица и в то же время отталкивающая выражением насмешливости. Взглянув на него и встретившись глазами с этим диким, смелым и насмешливым взором, всякий мог почувствовать сознание своей слабости тела и духа в сравнении с ним.
— Хорошо богатой да свободной госпоже распевать тут о лирах и зефирах, — бесцеремонно выразился брюнет, — не ведаешь ты песен о кровавой мести врагам, песен о печали, сосущей сердце, о злобе, клокочущей, как лава, о жгучей, непримиримой вражде… ха, ха, ха!
Засмеявшись, он хотел пройти мимо.
— Кто ты? — спросила Люцилла, — я тебя никогда прежде не видела в здешних местах.
— Знай себя и довольно с тебя, сказал мудрец Хилон, — ответил незнакомец еще насмешливее.
— Ты из ученых! — удивилась Люцилла.
— Ха, ха, ха!.. из ученых!.. парит орел под небесами, а его посадят в курятник, как петуха, и выучат петь кукареку или запрут в клетку, как попугая, и велят говорить: добрый господин, я люблю тебя, — хоть бы этот господин и не кормил его по два, по три дня… ха, ха, ха!.. всяко на свете бывает… Эх, госпожа!.. не сидеть бы тебе тут одной с этими двумя пигалицами!
— Ты шутник!.. кто ж ты?
— Что ж тебе за дело до меня? Могу я тебе сказать, что я жид из фламиниевской усадьбы; удовольствуешься этим ответом?
— Нет, не удовольствуюсь, потому что у тебя не еврейский акцент. Послушай, молодой человек, я вижу, что ты умен и весел, поговори со мною о чем-нибудь приятном!.. ужасно скучно жить среди здешних простаков или грубиянов.
— Поговорить о приятном… ха, ха, ха!.. а что, если я свистну, выскочат из-за кустов десятеро таких же молодцов, как я, подхватят тебя с обеими пигалицами… цап!.. и на мышиную лодку!.. приятный это будет разговор?
— Ты меня пугаешь, но я не трусиха. Разве ты корсар?
— А ты бы этого не хотела?
— Ты говоришь уклончиво, возбуждая мое любопытство.
— Любопытство — самая несчастная из страстей человеческих. Из любопытства человек бросает кости и делается игроком, из любопытства узнать чужие ощущения человек в первый раз напивается и делается пьяницей, из любопытства человек лезет на чужой корабль и попадает на мышиную лодку разбойников. Любопытство — самая дурная страсть.
— Ты говоришь со мною наставническим тоном, как говорит педагог с учениками. Неужели ты будешь так невежлив, что не уделишь мне часа из твоего досуга?
— У рабов досуга нет.
Горестно прозвучала эта последняя фраза в устах красавца, и в ней слышался прежний сарказм.
— Нет
— Этого благополучия мне не досталось в удел.
— Твой господин жесток?
— У меня нет господина, ха, ха, ха!
— Ты себе противоречишь.
— Возбуждая еще больше твое любопытство?
— Сознаюсь, что так.
— Господин у меня был, да за Стикс уплыл.
— Умер?
— Вот эта правая рука промахов не дает… бац! — и кончено!.. поняла?
— Ты убил его? — спросила Люцилла, невольно бледнея пред взором огненных глаз, устремленных на нее.
— Он меня бил, а я его убил. Ха, ха, ха!
— Чему же ты смеешься?
— Смеюсь я, госпожа, горьким смехом растерзанного сердца. Я не могу плакать, потому что уж давно выплакал все мои слезы.
— Я богата, свободна и счастлива; это правда; но моему сердцу не чужды бедствия других. Если я могу утешить, уделив тебе…
— Монету из твоей неистощимой казны? ха, ха, ха!.. плохое утешение деньги!
— А доброе слово, совет, сочувствие?
— Ничего не надо тому, у кого есть меткая рука и хитрый ум.
— Но ты убийца; ты…
— Подлежу казни?.. эх, госпожа!.. господина я убил и под суд не попал.
— Как?
— Бежал да продался добровольно в гладиаторы, покуда не продали насильно для растерзания на арене львом или медведем.
— А если тебя найдут и узнают обвинители?
— Нашли они меня, и узнали, и рукоплескали мне вместе со всею публикой. У меня есть защитник, красноречивее самого Цицерона.
— Кто?
— Весь Рим.
— Но как же ты попал сюда из цирка?
— Попал посредством корабля да пары ног.
— Я не о том спрашиваю. Как тебя отпустили?
— На честное слово. Прощай, госпожа!.. нет мне досуга, как твоим рабыням.
— Еще один вопрос: — ты мне показался ученым, а выходит…
— Что я каменотес из капуанской каменоломни, убийца и гладиатор. Ха, ха, ха!.. Сними с дерева сочную кору, обруби его ветви, высуши — и выйдет сухое бревно, возьми хорошего человека, задави в нем все благородные порывы молодой души, брось его в омут вместе с разбойниками — и выйдет Аминандр-спартанец, Меткая Рука.
— Аминандр! — повторила Люцилла с удивлением, но незнакомца-гладиатора уже не было перед ней; он точно исчез или провалился в землю.
Красавице стало теперь понятно, как и зачем попал сюда этот человек. Никогда не видев его, она давно его знала из рассказов соседей. Она знала, что он вместе с другими любопытными юношами был заманен на корабль корсарами, явившимися под видом купцов на остров Делос, куда молодые греки ездили на веселое богомолье в храм Аполлона, был заманен, увезен и продан в рабство Аврелию Котте, который сделал из него учителя своих детей, а потом продал его в каменоломню только потому, что он был силен и за него дали хорошую цену. Люцилла знала, что у Амина ядра была в этих местах жена, прачка помещика Вариния, прекрасная и умная Хризида.