Над бездной
Шрифт:
Семпроний был добрым, но ужасно придирчивым человеком. Если он начинал какое-нибудь дело, то непременно доводил его до конца, во что бы то ни стало. Затеять с ним процесс или попасть в его должники было сущею пыткой не только для виновника, но и для всех, причастных к этому делу лиц.
Этого-то и побоялась Росция.
Цицерон и Цезарь, оба превратились бы в ее противников и доставили бы ряд торжественных оваций ее сопернице, Демофиле.
Намерение не есть дело. На словах можно похитить даже солнце с неба. Цезарь легко мог отречься от своих слов, а Цицерон сказать, что ничего не слыхал.
Росция
Если ему и приходила в голову какая-нибудь самостоятельная идея, то непременно быстро угасала, задавленная вредными советами его развратных друзей.
Фламиний не был глуп, не был и жесток, изредка возникали в его голове и сердце умные идеи и добрые порывы в пользу ближнего, но все это бесследно исчезало в вихре бурной жизни, к которой он привык чуть не с детства, руководимый примером дурного отца.
Минуты проблесков сознания своей порочности бывали для него самыми мучительными из всего, что его терзало. Тогда он шел к своему единственному другу, способному понять его страданья, — к Эврифиле Росции. Но он весьма редко доходил до ее жилища, встреченный на улице и уведенный совсем в другое место одним из приятелей. Он их давно уже не любил, а скорее ненавидел, но боялся их и не имел энергии отстать от их компании, — не мог вылезти из этого, с каждым днем все более и более засасывавшего его душу болота порока. Росция поручила своим надежным агентам следить за ветреником и передавать ей все, что он им поручит, а ему передавать ее советы. Не видя их вместе, товарищи Фламиния, между которыми был и Цезарь, ничего не узнали. Росция любила Фламиния, как родного сына, и хотела его спасти, но знала, что это невозможно, по крайней мере, пока не пройдут годы его первой, кипучей юности.
Семпрония Люцилла с малолетства была странным ребенком; пытливость ее ума удивляла всех; никогда она не радовалась получению новой куклы простою детскою радостью, а непременно приставала при этом к отцу или матери с бесчисленными вопросами:
— Мама, откуда ты взяла эту куклу?
— Купила, моя милая.
— У кого?
— У Мерида, в лавке.
— А Мерид откуда взял?
— Мерид ее сделал.
— Из чего?
— Из дерева.
— А дерево из чего делают?
— Оно растет из семечек.
— А семечки откуда являются?
— Мать-Земля, наша общая кормилица, производит их.
— Как она их производит? Из чего?
— Я этого не знаю, дитя мое; боги не открывают нам всех своих тайн.
Видя на какой-нибудь гостье хорошее платье, девочка не хвалила его цвет или прочность материй, а только интересовалась узнать, кто, где и как его сделал, что вело к нескончаемым вопросам, и надоедавшим и вместе удивлявшим всех. Эти вопросы в конце концов всегда сводили речь на богов.
— Мама, — часто спрашивала Люцилла, задумчиво глядя вдаль, — кто все это сделал: солнце, звезды?
— Солнце, дитя мое, есть лучезарная колесница и венец великого Гелиоса, объезжающего наш мир.
— Разве ему не надоело каждый день ездить по одной и той же дороге? Ведь это скучно, мама!..
— Рок произвел их.
— А вот и неправда, мама!.. — прерывала девочка со смехом, — батюшка мне говорил, что Юпитера в Капитолии сделал какой-то грек в старину.
— Он сделал статую Юпитера, как недавно Эврилох сделал бюст твоей бабушки. Разве этот бюст сама бабушка?
— Это ее изображение: я понимаю, мама. А Рок сильнее Юпитера?
— Сильнее, дитя мое.
— Почему ж мы ему не молимся?
Мать не знала, что ответить на это.
Люцилла десяти лет лишилась матери. Отец сосредоточил тогда всю свою любовь на ней одной. Он пригласил к ней лучшего учителя из свободных, приезжих греков, боясь, чтобы раб не испортил ее характера лестью. Ученица скоро превзошла старика своими знаниями, изучая даже то, чему он ее не учил, и нередко мучила вопросами из самых гуманных сфер философии.
Удивляясь пытливости ума Люциллы, родные не удивлялись ее смелости, потому что этою чертою характера отличались члены фамилии Семпрониев исстари. Много Семпрониев Гракхов и Семпрониев Тудитанов легло героически на полях битвы за отечество или сложило буйные головы в междоусобных распрях.
Люцилла и Тибулла, обе не ведали страха с колыбели, но первая еще была нежным бутоном, только обещающим роскошный цветок, тогда как ее кузина, бывшая гораздо старше ее и уже вступившая в брак, была давно пышною розой-кокеткой, у ног которой побывала вся молодежь Рима, принесла дань своего поклонения и начала отставать от этой благосклонной к дарам богини, перенеся восторг на Люциллу. Тибулла сама ловила поклонников и наслаждения; Люциллу ловили все безнадежно. Энергичные красавицы не знали преград для достижения своих целей; не было ничего, чего они не умели бы выполнить. Но цели, к которым они стремились, были различны. Не было ни одной формы сладострастия, которой не испробовала бы Тибулла; не было ни одной науки, которую не изучила бы Люцилла.
Было даже нечто отталкивающее в этом неженственном хладнокровии, с которым она говорила кузнецу в кузнице:
— Дай мне твой молот, я попробую ковать, я не слабее тебя.
Или кухарке в кухне:
— Дай мне топор, я не хуже тебя расколю дрова; дай нож — я зарежу цыпленка.
Она все пробовала и исполняла без промахов: ни молот, ни топор, ни нож не попадали мимо. Она знала, как мелют муку ручным жерновом, и ее рука от этого не болела; знала, как пашут плугом в деревне, как ловят рыбу. Каждая минута времени была у нее занята без всякого принуждения со стороны отца, Люцилла не знала, что такое праздность. Она умела играть на всех инструментах: от сорокаструнных гусель до еврейских цимбал и пастушьей сиринги: умела петь, рисовать, вышивать, плести и т. д.
Живя с отцом иногда на вилле близ Помпеи, она не столько удивляла соседей, как пугала их своим бесстрашием.
Влезть на самое высокое дерево или крутой утес; прыгнуть со скалы в глубь моря и вынырнуть далеко от берега на знакомой отмели; прийти одиноко ночью пешком в гости к подруге — это были ежедневные деревенские подвил! Люциллы.
Скромные провинциалы предсказывали, что из этой девушки выйдет отвратительное, безнравственное существо, как Семпрония Тибулла, ставшая тиранкой своего мужа после второго года их брака.