Надежда Тальконы
Шрифт:
— Здесь где-нибудь ножницы есть?
И пока служанка, ничего не понимая, ходила за ножницами, Надежда, примеряясь, обхватила запястье пальцами правой руки. Получалось чуть меньше четверти. Недолго думая, она развязала бант на поясе и уверенно отстригла от ленты кусок немного длиннее отмерянного пальцами. Бетина только ахнула, закрывая руками рот. Но и это было ещё не всё. Посередине отстриженного куска Надежда сделала маленькую дырочку, в которой закрепила на два узла с изнанки свой, так и ненадетый перстень. После этого она конфисковала у визажистки флакон лака для ногтей с блестками и провела по краям импровизированного браслета две широких искрящихся полосы. Оставалось только закрепить
Можно было заранее догадаться, что народу будет много, но чтоб столько! Тут же и журналисты с камерами. Вот уж кого бы не пускать!
Аллант стоял на противоположном краю мощеного крупными дикими камнями круга, около десяти метров в диаметре. Он был одет в свободную розовую рубашку с рукавами по локоть и темные брюки. И восторженно улыбался, увидев Надежду. За его спиной теснилась целая толпа: все члены Императорской семьи и множество других незнакомых Надежде людей. За её спиной — Бетина, шофер и шестеро охранников.
Всё остальное вполне соответствовало просмотренным накануне фильмам. И круг, ограниченный узенькой, пробитой в камне канавкой, и два пятиметровых каменных столба по краю круга, друг напротив друга, сверху донизу покрытых резьбой на цветочную тему. Примерно на уровне плеча каждый столб опоясывала довольно толстая серебряная цепь. Шесть её звеньев свободно свисали вниз, оканчиваясь узким тонким кольцом. Посреди круга зеленело выстриженное из мелколиственного кустарника мифическое чудище, поднявшее в небо широченную пасть, составляющую две трети круглой головы. От храма к кругу приближался священнослужитель, облаченный в торжественное лазурного цвета одеяние. В левой руке он нес зажженную чашу-светильник, в правой — с трудом удерживал большой высокий кувшин с тонким изогнутым носиком. За священнослужителем следовал мальчик — подросток с подносом в руках. На подносе три кувшинчика из непрозрачного стекла и чаша. Переступив черту канавки, Священнослужитель вдруг запел красивым сильным голосом и пошел по кругу, выливая в канавку содержимое кувшина. Затем жестом приказал сначала Алланту, а затем Надежде вступить в круг. Как только они сделали это, Священнослужитель наклонился и поднес светильник к канавке. Мгновенно вспыхнуло бездымное голубоватое пламя, низким огненным обручем отделяя стоящих в круге от всех остальных.
Священнослужитель подошел к Алланту:
— По собственному ли желанию и без принуждения хочешь ты, Сын Неба, вступить в брак?
— По собственному… — весьма хрипло отозвался Аллант.
— Готов ли ты пройти испытание?
— Готов. — выдохнул Аллант и шагнул к столбу, поднимая к плечу правую руку.
Широкая спина священнослужителя загородила его от Надежды на какую-то минуту. Но этого оказалось достаточно, чтобы серебряная цепь протянулась от столба к его правому запястью. Аллант старательно кривил губы, изображая улыбку, а от запястья к локтю стекала алая струйка, и частые тяжелые капли падали на камни.
Священнослужитель, задавая Надежде свои вопросы, очень внимательно смотрел ей в глаза. Не зная, правильно она поступает или нет, но девушка не отвела взгляда, и они, чуть дольше положенного, смотрели друг на друга: изучающе, спокойно, вполне корректно, без явного вызова. Священнослужитель моргнул первым и, взяв двумя руками кольцо цепи, развел кисти: левую от себя, правую к себе. Кольцо оказалось распиленным наискось, а с другой стороны крепилось незаметным винтом. Священнослужитель, больно зацепив двумя пальцами, сильно оттянул Надежде
В первые мгновенья её лицо было просто спокойным, разве что зрачки расширились, реагируя на боль, но перехватив вызывающий взгляд, она дерзко улыбнулась, показывая, что ей все равно и что, мол, не дождешься. Боль была вполне терпимой. Единственное, что Надежда сделала, это шагнула влево, почти натягивая цепь и отводя локоть в сторону а еще, подбирая, чуть сместила влево подол платья, чтоб случайно не закапать кровью. И пока священнослужитель распевал свои непонятные из-за сложной мелодии песнопения, они с Аллантом смотрели друг на друга и улыбались. Когда же священнослужитель, наконец, окончил пение и, встав посреди круга, воздел к небу руки с возгласом:
— Да свершится воля Неба! — толпа, глухо гудевшая всё время, замерла, затаив дыхание. Мальчик подошел к нему, протягивая поднос и священнослужитель вылил в чашу содержимое одного из кувшинчиков: Небо — свидетель этому браку! Море — свидетель этому браку! — и вылил содержимое второго. — Талькона — свидетель этому браку! — и опорожнил третий кувшинчик.
И, разведя руки в стороны, поманил одновременно и Надежду и Алланта, — подойдите ко мне, дети Неба.
Все замерли в ожидании, только оператор с камерой (чтоб ему провалиться!) всё метался за кругом, выбирая лучший ракурс.
Аллант не подвел, освободился одним рывком, так и продолжая смотреть Надежде в глаза. Его приветствовали дружным одобрительным воплем.
Надежда выждала несколько секунд, сжала правый кулак, и так же, в один стремительный рывок всем корпусом влево, не стирая улыбки с лица, избавилась от цепи.
Ещё только не хватало показать перед камерами, жадно ловящими каждое движение, что рвать собственную кожу все-таки очень больно. Но оскал стиснутых зубов, если очень постараться, мог вполне сойти за улыбку. И они старались. Мальчик опустился на колени перед Аллантом, подставив чашу под струйку крови, стекающую с его пальцев. Священнослужитель стоял рядом, наблюдая, и когда решил, что натекло достаточно, жестом отправил мальчика к Надежде, которая держала руку на весу, немного наотлет, всё ещё боясь за платье. Сам он, достав откуда-то из-под одеяния маленький флакончик, смочил остро пахнущей синей жидкостью пораненное запястье Алланта и в три витка закрепил плотную повязку. Затем он проделал это же с Надеждой. Жидкость оказалась ко всему ещё и едкой. Что ж, болью больше, болью меньше… Разницы, по сути дела, никакой.
Но и это было ещё не всё. Под свое громкое и успевшее надоесть пение, Священнослужитель поднес ритуальную чашу к губам Алланта, заставляя глотнуть странной смеси из дождевой и морской воды, вина и крови. Повернулся к Надежде. Вот тут-то он и отыгрался за ее дерзкий взгляд.
Если Алланту предлагалось сделать чисто символический глоток, то у губ Надежды он задерживал чашу значительно дольше, заставляя отхлебывать по полному рту солоновато-терпкой жидкости. И так все пять раз, очень внимательно следя за её глазами.
— Ничего, — думала девушка, заставляя себя подавлять предательскую тошноту, — и не такую гадость пить приходилось, — и так же дерзко и невозмутимо выдерживать изучающий взгляд, — не дождешься!
Остатки жидкости священнослужитель вылил в пасть зеленому чудищу, и площадь радостно взревела, приветствуя новых молодоженов. И был лишь один ненавидящий, прожигающий спину взгляд. Надежде не требовалось даже оборачиваться, чтобы узнать, кто стоит сзади, рядом с Императорской четой. Шоракси. Больше некому. Но почему?