Надежда Тальконы
Шрифт:
Время после ужина Надежда привычно посвятила просмотру новостей по Тальконе, периодически перескакивая с канала на канал.
Конечно же, везде обязательный репортаж с церемонии представления наследника. Вот она сама на экране с кружевным голубым свертком на руках. Ее собственное обращение, и восторженные подданные.
Все это немного коробило. Ей казалось, что, наверное, можно было подобрать другие слова в обращении. Чужая радость казалась неестественной, хотя это было вовсе не так. Она не могла понять, как можно так искренне радоваться рождению чужого
Больше обрадовало, что ее просьба о подарках была оперативно выполнена. Показывали и отгрузку ящиков со сладкими гостинцами, и счастливые рожицы малышей, прижимающих к груди неожиданное богатство. И, конечно же, (ну, как без этого! Разве можно упустить такой момент!) проповеди служителей храмов: о милости Защитницы и ее Божественной Посланницы.
И десятки тысяч благодарственных светильничков во всех Храмах. Нечаянно получилось, что, сама того не желая, Надежда дала повод для укрепления религиозной власти. На ошибках учатся. Но зато дети быстро получили свои подарки.
Показывали переполненные парки отдыха, где в течение пяти дней будут работать бесплатные аттракционы, и опять-таки повсюду счастливые детские лица.
У детей Тальконы появился неожиданный праздник. А отношения с Религией Надежда рассчитывала, как — нибудь, отрегулировать.
15
После официального отбоя Альгида долго еще сидела вместе с Бернетом в прихожей, где он дежурил, и обнималась с ним, тихо перешептываясь. Можно было не бояться что кто-то их побеспокоит.
Альгида легла уже заполночь и успела, как следует крепко разоспаться, поэтому, наверное, и не сразу среагировала на вызов с браслета. Обычно Рэлла Надежда ее по ночам не будила. Наспех оделась, (нельзя же появляться на глаза Праки неприбранной).
В спальне горел ночник, Надежда с головой закуталась в одеяло.
— Альгида… — пожаловалась она, не высовываясь, — у меня что-то случилось с кондиционером. Холод жуткий! Утром вызови ремонтника, а сейчас пока принеси, пожалуйста, мне еще одно одеяло.
Альгида, не включая верхнего освещения, выполнила приказ и, укрывая Праки дополнительным одеялом, случайно дотронулась до ее руки.
Кожа была липкой и почти обжигающе горячей.
— Рэлла Надежда! Да у Вас жар!
Альгида забила тревогу, немедленно вызвала дворцового врача и отправила Бернета за Праки Милредой.
Оба врача были не на шутку обеспокоены. Ничего хорошего такая температура не сулила.
Сильнейший озноб сменился жаром, и никакими способами не удавалось сбить температуру ниже сорока. Выше, почти до предела шкалы — пожалуйста, а вот вниз — никак. После полудня Надежда окончательно потеряла сознание и в себя уже не приходила. Непонятный жар сжигал ее на глазах. Сердце уже не справлялось
На третий день Альгида обтирала свою безжизненно лежащую Праки прохладной водой и вдруг позвала:
— Праки Милреда, посмотрите!
На ладонях и на локтевых сгибах больной выступили мелкие водянистые пузырьки, наполненные розовой жидкостью.
Милреда охнула и откинула одеяло в ногах, на ступнях была та же самая картина.
— Да у нее же ходунчик!
— Какой ходунчик? — Удивился дворцовый врач… — это же детская болезнь. Ей подвержены только слабые дети в возрасте года-полутора, когда ходить начинают, и только. Кто же из взрослых ей болеет?
— Да тот, дорогой мой коллега, у кого нет к ней врожденного иммунитета! У каждого ребенка кто-нибудь из родителей, или он сам, переболел в детском возрасте. С такой же лихорадкой и высокой температурой. Вы же, наверняка не удосужились привить Рэллу Надежду. Не так ли? И то, что она подхватила эту инфекцию — это целиком и полностью ваша вина. Она не является уроженкой Тальконы. У нее нет иммунитета к нашим болезням.
— Но она прожила на Тальконе больше года и ничего…
— А если взять во внимание роды… Преждевременные и очень тяжелые. Организм ослаб. А тут еще эта встреча. Она контактировала слишком со многими. И, скорее всего кто-то из окружающих оказался активным вирусоносителем.
— Но Праки Милреда, а Праки Шоракси, Прими Небо ее душу?
— А вы никогда не заглядывали в ее медицинские документы? Ее с раннего детства готовили к замужеству и жизни на Тальконе и, скорее всего, необходимые прививки сделали еще на Честе.
— Но умереть от какого-то ходунчика!? Это же нонсенс!
— Вот это Вы и объясните Его Мудрости Алланту, когда он вернется.
— При ходунчике постоянная лихорадка длится примерно семь дней. Еще три дня и все должно пройти!
— Три дня! Вы что совсем ослепли, коллега? Да в таком состоянии она не дотянет и до утра!
— Да Вы хоть понимаете, что Вы такое произнесли?!
— Я-то понимаю. Как понимаю и то, что Вы, и я вместе с вами, ненадолго переживем эту пациентку.
Кадав стоял у дверей, невольно став свидетелем этой перепалки. Он еще долго смотрел себе под ноги, а потом решительно отправился к Найсу.
— Праки Найс, разрешите мне отлучиться.
— Иди куда хочешь, — обреченно махнул рукой начальник охраны, который уже, откуда-то узнал ужасающие новости.
Кадав взял машину и рванул в единственное на всей Тальконе место, где он еще надеялся получить помощь, раз уж врачи бессильно отказались от его Праки, от его любимой Праки. А, именно, он ехал к Шигиле.
Уже почти стемнело, когда он резко затормозил у ворот ее сада, в глубине которого просматривался низкий, увитый зеленой стеной лиан, известный почти всей Талькдаре, дом.
Расстояние до него Кадав преодолел бегом, через две ступеньки взлетел на высокое крыльцо и рванул на себя дверь. И, ошеломленный, замер на пороге единственной комнаты.
Траурное темно-зеленое покрывало застилало стол, на котором горели десять храмовых светильников и стояли прощальные дары — фрукты, зерно в расписной керамической мисочке, черный узкогорлый кувшин с вином.