Надежда Тальконы
Шрифт:
— Ну, вот. Теперь хоть на что-то похоже.
Бернет глянул и не поверил своим глазам. Кисть была вполне нормальной. Только кожица неестественно тоненькая — морщинистой розовой пленочкой. И никаких следов страшного ожога: ни гноя, ни сукровицы, ни висящих клочьями, омертвелых тканей.
— Обработай регенератором. Там еще мазь есть, в синем тюбике, смягчающая. Толще намазывай, не жалей, чтоб кожа не потрескалась. И перевяжи.
Бернет отвлекся, выполняя приказ, и не успел ничего сделать, как она сделала себе вторую инъекцию стимулятора.
— Рэлла Надежда! — умоляюще воскликнул Бернет. — Зачем?! Нельзя же!
— Молчи! Я знаю что
Подождала, закрыв глаза, немного, чтоб почувствовать начало действия препарата и принялась за вторую руку. Сейчас дело продвигалось еще медленнее. Бернет закончил перевязку и ждал свою Праки. Она сидела, зажмурившись до дрожащих слезинок в уголках глаз, напряженно оскалив зубы, основательно прикусившие нижнюю губу. И спустилась уже на пальцы, когда вдруг ткнулась вперед, лицом на грудь Кадаву.
— Рэлла Надежда! — Запоздало встрепенулся Бернет.
Он видел такое не впервые, но всегда ужасался. Еще бы! Глубокий обморок, абсолютно белое лицо и ярко-алая кровь из носа. Он сдернул полотенце со спинки кровати, прижал к лицу своей Праки, подхватил ее на руки, бегом вынес в другую комнату и еще с порога закричал Альгиде:
— Брысь с дивана! Полотенце мне и холодной воды!
Надежда зябко ежилась, вжимая голову в плечи. И, отхлебывая маленькими глотками горячий напиток ракты, совсем не аристократично, не опуская, держала бокал у самых губ сразу двумя руками. Да еще и оправдывалась:
— Праки Граси, это моя вина. В том, что случилось с вашим сыном. Это он из-за меня… Я сегодня попыталась помочь, правда, не до конца. Не смогла. Сил не хватило. Но вы не плачьте. Все будет хорошо. Теперь он будет спать. Чем дольше, тем лучше. Ваших врачей и близко не подпускайте! Делать перевязку приедет Бернет. И передайте Кадаву, как проснется: пусть вообще забудет, что у него руки есть, даже если нужно будет просто поправить одеяло или донести ложку до рта. Дней на пять, не меньше. Если, конечно, хочет, чтобы все зажило, как положено. И еще. Будут восстанавливаться все положенные нервные окончания. Будет больно. Пусть перетерпит без анальгетиков. Так нужно. Скажите, что это приказ. Мой приказ.
Надежда отдала пустой бокал Альгиде. Несколько секунд просидела, прикрыв глаза и прислушиваясь сама к себе. Медленно, с усилием, поднялась, опираясь о подлокотники старого кресла.
Мать Кадава стояла на коленях, глядя снизу вверх в лицо Рэллы Тальконы. По щекам потрясенной женщины самопроизвольно стекали слезы, а тело содрогалось от беззвучных рыданий.
— Нам пора. А то хватятся, мы же никому не сказали, куда летим. Даже Найсу.
И, не совсем уверенно ступая, пошла к выходу. Бернет и Альгида молча последовали за своей Праки.
Негромко хлопнула дверь, и все стихло.
Бернет вел люфтер на предельной скорости и высоте, чтоб сэкономить время. Все-таки Стекольный от столицы далековато, если мягко сказать.
Праки Найс остался очень недоволен тем, что Рэлла Надежда отпустила и второго основного телохранителя (новенький, взятый на место Кадава, еще не в счет). Она, как всегда, рассмеялась и ответила, что, при желании, может и одна уехать куда угодно, хоть ночью по городу гулять и ничего с ней не случится. Но, вняв увещеваниям начальника охраны, который всерьез опасался, что не доживет до возвращения Праки Алланта и умрет от инфаркта,
Мать Кадава, видимо заглаживая свое, отнюдь не приличное, поведение в прошлый раз, нервно суетилась перед Бернетом, не зная, что лучше сказать и как ему угодить. Бернет, стараясь держаться предельно вежливо, вручил ей большой пакет с продуктами, купленными по дороге, и деликатно выпроводил на кухню, чтоб остаться с другом с глазу на глаз.
Первое, что заметил Бернет, так это отсутствие страшного запаха разложения. Кадав, по сравнению с прошлым разом, выглядел поразительно хорошо. Он радостно улыбался товарищу, полусидя на постели и неподвижно держа перед собой на одеяле забинтованные руки.
— Привет, — бодро поздоровался Бернет, оседлывая табурет в изголовье. — Как дела у полного идиота?
— Хорошо… Но почему идиот, да еще полный? — Искренне удивился Кадав.
— А кто же еще, кроме натурального придурка станет объясняться своей Праки в любви? Ну, я понимаю: болевой шок, температура, бред… но не до такой же степени!
— Я объяснялся в любви???
— Ну, не я же! — И передразнил, скорчив гримасу — Ах, Рэлла Надежда, какой прекрасный сон! Ах, Рэлла Надежда, поцелуйте меня скорее! — И добавил, как ударил: Придурок! Да она бы, не то, что целоваться с тобой, да еще и лечить потом… Она бы могла повернуться, плюнуть и уйти. А мне приказала бы пристрелить тебя, сразу же и на месте! За оскорбление. И не только тебя, а всех здесь. И правильно бы сделала. Ты же знаешь законы! Да тебе за сто лет у Защитницы не отмолиться! Хорошо, хоть мать твоя ничего не слышала. У нее бы точно сердце не выдержало от такой твоей беспредельной наглости.
— Я… я целовался с Посланницей?… О, Небо!.. Я ничего не помню!
Вот теперь на Кадава было больно смотреть. Он почти плакал. И Бернет пожалел друга.
— Ладно тебе… давай перевяжу, а то мне Праки Найс велел не задерживаться. Сегодня к ночи должен прилететь Праки Аллант, а тут без него столько всего произошло! Боюсь, кое-кому не поздоровится.
Разматывая повязку и обрабатывая места бывшего ожога регенератором, Бернет рассказывал уже мягко, без агрессии. И периодически посматривал в лицо друга, который хоть и кривился от боли, но даже звука не позволил себе издать.
— Я бы ни за что не поверил, что такое можно сделать за один раз…! Это за пределом человеческих возможностей.
Но ты бы видел, какой у Рэллы Надежды сброс потом был! А вечером — отходняк жуткий. Все-таки двойная доза стимулятора — не шуточки! Она даже Альгиду выпроводила, сутки с постели не вставала и не ела ничего. И все из-за тебя! — Но потом все же попытался утешить донельзя расстроенного Кадава. — Короче, я прилечу послезавтра еще раз. Постараюсь ночью, наверное, чтоб Рэллу Надежду совсем без охраны не оставлять. И еще. Тебе велено переждать эти пять дней, как было приказано раньше, и начинать разрабатывать пальцы. Больно не больно — шевелись! На все про все у тебя месяц. Через месяц прилетаешь во дворец: или выходишь на работу или пишешь заявление на увольнение, по твоему усмотрению. Так Праки Найс сказал. Но месяц тебя будут ждать.