Надежда Тальконы
Шрифт:
Сели сразу же, в прихожей. Поневоле пришлось рассказывать, заранее готовясь к очередной вспышке гнева.
— И вы все это время молчали?! Бессовестные! Где моя аптечка?
Альгида немедленно сбегала, принесла, и подала, извиняясь:
— Но она почти пустая, Рэлла Надежда.
— Так это же не моя! Это аптечка Алланта.
— Но, Рэлла Надежда, мы все время, пока Вы болели, пользовались лишь этой…
— Все правильно! Она одна и была во дворце. Моя, скорее всего, так и осталась лежать в каюте «Бриза». Бернет, съезди, привези ее мне. Срочно!
Бернет
— Ну вот, — удовлетворенно произнесла Надежда, заглядывая в аптечку. — Здесь еще кое-что осталось. Сейчас все в одну переложим и полетим в Стекольный!
— Сейчас? — ужаснулась Альгида — Но скоро стемнеет! И Вам же врачи еще не разрешали выезжать за пределы дворца.
— А я кого-то собираюсь спрашивать?
Дежурный механик в ангаре пришел в ужас:
— Рэлла Надежда, но люфтеры не прошли предполетную проверку! Вам нельзя лететь! Тем более сейчас, вечером!
— Вы хотите сказать, что обслуживающий персонал, которому и так, в основном, нечего делать, допускает, что люфтеры могут стоять в неисправном виде?!
— Нет! Нет, конечно же! — всерьез испугался механик впервые увиденной вспышки с трудом контролируемого гнева Рэллы Тальконы. — Просто Праки Найс не предупредил, как обычно, заранее, что Вы соизволите куда-то лететь. По правилам, машина всегда должна проходить предполетную проверку.
— Плевать я хотела на все проверки и предупреждения! Если мне нужно лететь — я полечу! Бернет! Заводи!
Полет прошел в глубоком молчании. Бернет лихо посадил люфтер, вопреки правилам, прямо на пустырь перед домом Кадава. И сразу же, еще не выходя наружу, с браслета по ноль второму коду вызвал охрану. На сей раз, с ним не пререкались и подчинились беспрекословно.
Надежда сама постучала в облупившуюся дверь. Открыла мать Кадава, но вместо того, чтобы пропустить нежданных гостей в дом, неожиданно спросила с порога, весьма агрессивно и недружелюбно:
— Что Вам еще нужно от моего мальчика? Разве он еще что-то Вам должен?
За такой тон в обращении к Рэлле Тальконы по правилам безопасности следовало бы сразу стрелять. Бернет, смущенный и растерянный, топтался сзади, не зная, что же ему делать.
— Кадав настолько плохо себя чувствует? — забеспокоилась Надежда.
— Он не сможет больше работать! Это Вы, Вы!.. Он бы не лежал сейчас в таком виде, если бы Вы не приказали ему бросить Школу!
— Но я не знала! Праки Граси, я, честно, ничего не знала до сегодняшнего вечера. Я тогда была не в том состоянии, чтобы хоть что-то помнить. — Надежда торопливо оправдывалась, словно школьница перед строгой учительницей. Обескураженная враждебным приемом, она плохо соображала, как продолжить трудный разговор.
— Он отказался от операции, наотрез. И врач сказал, что он… он… у него уже заражение крови началось… — женщина захлебнулась в рыданиях и, запоздало сообразив, КАК она разговаривала с Рэллой Тальконы, рухнула ей в ноги прямо в дверях.
— Праки Граси, — Альгида попыталась поднять женщину — может быть, Вы все-таки пропустите нас в квартиру?
Кадав лежал на единственной в доме кровати
Похоже, что он спал или был без сознания: глубоко запавшие глаза закрыты, губы запекшиеся, в кровяных трещинках.
Надежда подтянула табурет и села возле кровати, грустно смотря в лицо своего телохранителя. Видимо, почувствовав взгляд, он открыл мутные глаза, медленно обвел всех присутствующих и прошептал:
— Рэлла Надежда! Какой хороший сон! Наконец-то Вы мне приснились! — И забеспокоился, заметался, — Ведь это же Вы? Скажите, пожалуйста, что это на самом деле Вы?
— Ну, конечно же, я. Кому еще быть. Лежи, давай, спокойно и не дергайся.
— Как хорошо!.. Я бы никогда не сказал вам во дворце… А здесь, во сне, можно. Я люблю Вас, Рэлла Надежда.
Надежда положила ладонь ему на лоб.
— Успокойся. Все хорошо.
— Хорошо, — тихим шелестящим эхом повторил Кадав, — у Вас рука прохладная… — и попросил, умоляя: Поцелуйте меня, пожалуйста. По-настоящему. И тогда уж умирать можно спокойно.
Надежда усмехнулась одними губами, пригрозила за спиной кулаком Бернету, отчаянно пытавшемуся привлечь внимание друга.
— Так уж сразу и умирать? Подожди пока. Не все сразу. — Дотянулась, и, взяв его лицо в свои ладони, длинным нежным поцелуем закрыла жесткие соленые губы. — А вот теперь все действительно будет хорошо, — шептала она, почти касаясь губами его щеки. — Ты чувствуешь, как жар уходит? Навсегда уходит. И боль уходит.
И, ненадолго задержав, переместила ладонь ему на глаза, заставляя опустить веки. — Спи. До-олго спи. И выздоравливай. Спи.
И, наконец, обернулась к очумевшему Бернету.
— Сними с него повязки. — И уже Альгиде, как всегда в сильном волнении закрывшей пальцами рот. — А ты иди пока. На кухню или еще куда… Посиди и помолчи. Тут, судя по всему, зрелище не для слабонервных. А отвлекаться на твои обмороки мне некогда.
И пока Бернет осторожно разматывал влажную от лекарств и гнойной сукровицы марлю, сползающую вместе с клочьями мертвых тканей, Надежда внимательно изучала содержимое аптечки:
— Так. Анальгетик еще есть, хоть и маловато. Антибиотика шесть капсул. Тоже немного. Регенератор есть. Стимулятора три инъектора. Хорошо. — И сразу же, задрав левый рукав, вколола себе стимулятор. Бернет, тем временем, давясь непрошенной тошнотой, заканчивал снимать повязку со второй руки друга.
Надежда глянула во что превратились кисти Кадава, ужаснулась, пару секунд подумала. И решительно положила обе ладони выше локтя правой руки мирно спящего телохранителя. Медленно, очень медленно, не мигая, повела руки вниз, к кисти. После ее прикосновений зловещий багрянец уступал место нормальному цвету кожи, а ее руки постепенно коснулись изувеченной кисти. Одна со стороны ладони, другая сверху. Она замерла так надолго, еле заметно перемещаясь к пальцам и, наконец, отпустила, откидываясь назад.