Надо помочь бабушке
Шрифт:
А кикиварды, у которых раненых и уставших все время подменяли свежие бойцы, наседали с прежней яростью. Опасались они, пожалуй, только всесокрушающей оглобли Максима.
Гарпогарий, который на правах командира сам в битву не ввязывался, а наблюдал за ее ходом и следил, чтобы уставших бойцов вовремя подменяли отдохнувшие, был уверен в близкой победе. Он уже видел, как будет рубить на куски заносчивого барона, как его воины поволокут из сокровищниц замка мешки с золотыми монетами. Он представлял себе как найдет подлого Клемента, осмелившегося поднять ногу на него, сотника Гарпогария, отвезет
Натиск кикивардов ослабевал. Они уже не так лихо махали ножами, движения их стали медленными и, подчас, бессмысленными. Иногда кто-то из них вовсе останавливался и задумываясь о чем-то.
Один из нападавших отошел в сторону, присел, вынул из кармана оселок и начал точить свои ножи. Другой подошел к нему, остановился и стал смотреть. Потом подошел третий.
– Чего он делает?
– спросил третий.
– Этот дурак точит свои ножи, - ответил второй.
– Он не понимает, что ножи надо точить вечером или ночью, а днем ножи точить нельзя.
– Это почему?
– сердито уставился на него точильщик.
– Это потому, что ночью нет солнца, - он показал пальцем на светило.
– Так я, по-твоему, дурак!?
– вспылил точильщик.
– Брахатата!
– Конечно дурак! Брахатата!
– От дурака слышу!
– Точильщик отбросил нож, вскочил и ударил обидчика кулаком в подбородок. Тот упал, но тут же поднялся и схватил противника за горло. Упали оба. Их окружили и стали спорить, кто из противников победит. Давали советы, и одному, и другому. Потом кто-то из советчиков сказал другому советчику, что он думает о его ушах. Тот, не задумываясь, достал кулаком ухо первого советчика. А у первого советчика был друг, который обиделся за своего друга. И пошло...
На этот раз заклинание Агофена сработало именно так, как джинн его задумал: никаких лепестков роз... Может быть, опасаясь неудачи, он даже несколько перестарался в дозах.
На правом фланге шла драка, в которую постепенно включались все новые кикиварды. А на левом один из воинов бросил ножи и начал плясать, выкрикивая что-то понятное только ему одному. Глядя на него пустился в пляс еще один кикивард, за ним третий. Зазвучала песня. Здесь было весело.
Гарпогарий, как и положено сотнику, держался долго. Он смотрел то на танцующих, то на дерущихся и думал о том, что сейчас непременно надо что-то сделать. Но не мог вспомнить что?
– Ты меня уважаешь?
– спросил он у проходящего мимо десятника.
– Я тебя уважаю, - доложил десятник.
– А ты меня уважаешь?
– И я тебя уважаю, - сообщил Гарпогарий.
– Но твой десяток должен сейчас наступать, - вспомнил он.
– Надо захватить этот замок и разрушить его. Брахатата! Почему твой десяток не наступает?
– Почему?..
– десятник икнул и с отвращением посмотрел на замок.
– Там стражники, - сообщил он.
– Они нас не уважают. Они размахивают мечами и не дают нам
– десятник снова икнул, - я их поэтому не уважаю. И не хочу я с ними никакого дела иметь. Брахатата! Плевать я на них хочу!
– и он плюнул в сторону стражников.
Гарпогарий посмотрел на пролом в стене. Там не было ни одного кикиварда, но защитники замка по-прежнему стояли.
– И я на них плюю!
– заявил Гарпогарий и тоже плюнул в сторону замка.
– Они меня не уважают, а я на них плюю. Вот! Брахатата!
– Пойдем танцевать, - предложил десятник.
– Не могу, - отказался Гарпогарий.
– Я сотник. Не Знающий Себе Равных в Мудрости завтра сделает меня тысячником. Меня все уважают, - он посмотрел в сторону пролома и увидел там Брамина-Стародубского.
– А барон меня не уважает.
От того, что барон его не уважает, сотнику стало очень грустно. Он сел и заплакал. Крупные слезы стали орошать его широкую грудь.
– Почему барон меня не уважает?
– жаловался Гарпогарий.
– Я попросил его отдать мне пленников, а барон их не отдает. Брахатата! Никто меня не уважает. Генерал Гроссерпферд меня не уважает, барон меня не уважает, лошади меня не уважают. Великий и Могучий Вождь Серваторий, Съедающий Четырех Баранов тоже меня не уважает. Я даже не знаю, съедает он четырех баранов за один раз, или за четыре раза... Почему меня никто не уважает? Брахатата!
– вопрошал он себя, но не мог ответить на свой вопрос. Поэтому безутешно рыдал. Лицо у Гарпогария стало мокрым от обильных слез, и волосатая грудь стала мокрой, кончики длинных черных усов тоже стали мокрыми, опустились и грустно повисли, как траурные флаги.
Обороняющиеся не могли понять, что происходит. Они по-прежнему стояли в проломе стены, сжимая мечи и прикрываясь щитами, хотя кикиварды, вроде бы, не обращали на них никакого внимания. Это настораживало.
– С места не сходить!
– приказал барон.
– Что-то они задумали? Надеются, что мы нарушим строй и тогда нападут... Унизительная хитрость, рассчитанная э-э-э... на глупцов. Не покидать строя!
– повторил он свой приказ.
Максим тоже с удивлением смотрел на странное поведение кикивардов. Потом до него дошло.
– Ваша светлость, да они все косые!
– воскликнул он.
– Я что-то не заметил косоглазия ни у одного из этих разбойников, - не понял его барон.
Максим не мог просто сказать барону, что кикиварды пьяны. В параллельном мире, не знали, что такое выпивка. Барон никогда не видел пьяных и не знал как они выглядят. Но надо было как-то объяснить...
– Ваша светлость, они все в драбадан и в дупель, лыка не вяжут!
– сообщил очевидное Максим.
Барон опять не понял.
– Они...
– Максим попытался подобрать подходящее слово, которое помогло бы барону понять сложившуюся ситуацию...
– Они не в состоянии совершать разумные действия...
– и, наконец, подобрал: - Они неадекватны!
– Я тоже это заметил, - согласился барон.
– У них большие потери, они растеряны и деморализованы.
– Не понимаю, когда и как они сумели назюзюкаться?
– сообщил Максим.
– Они и не зюкались, - услышали они у себя за спинами веселый голос.