Наедине с совестью

Глотов Василий Иванович

Янка Корень поспешил к нему.

– Что случилось?
– тревожно спросил он.

– Ничего, Янка, - стараясь быть спокойным, ответил гвардии старшина.
– Не задерживайся, веди бойцов, доколачивайте фашистов. Я полежу... В ногу что-то попало... Беги, Янка, беги! Я скоро догоню вас.

Короткий, но ожесточенный бой решил участь фашистского батальона и обоза. Лыжники обезоружили уцелевших немцев. В плен было захвачено пятьдесят стрелков и сорок подвод, нагруженных боеприпасами и продовольствием. Разведчики перенесли Смугляка на повозку с сеном. Он был ранен в пах и в ногу. В валенок натекла кровь, нога горела. Смугляк напрягал последние силы, чтобы

не застонать от боли. Приподнимаясь, он приказал собрать трофейное оружие и не спускать глаз с пленных.

– Скоро подойдут наши, - сказал он.

На восходе солнца к окруженной лыжниками повозке, на которой лежал гвардии старшина, подошли три старика из деревни. Они привели двух немцев со связанными руками. Рыжебородый высокий старик окинул взглядом собравшихся и басовито спросил:

– Кто тут командир?

– Я командир, - ответил Смугляк.
– Чем могу служить?

– Хрицев привели вот, - продолжал рыжебородый, указывая глазами на связанных фашистов.
– Село спалить пытались. А потом услышали ваши выстрелы и решили спрятаться. Мы и захватил их. Хотели в овражке стукнуть, да раздумали.

Смугляк пожевал посиневшие губы.

– За поджег села стоило бы стукнуть их, но мы с пленными не воюем, папаша. Развяжите им руки, теперь они не опасны.

– Зверь и в клетке остается зверем, - нахмурил брови рыжебородый, переминаясь с ноги на ногу.
– Вчера они забрали у нас последнюю пару коней и четырех коров забили. Млеко им дай, яйки. Все никак не нажрутся, проклятые!

Смугляк посмотрел вдоль дороги.

– Ничего, отец, это дело поправимое, - проговорил он.
– Двух лошадей фашисты взяли, а сорок с лишним оставили. Возьмите-ка по одной повозке в дар от воинов.

Старики переглянулись.

– Это как же так?
– опять заговорил рыжебородый.
– Выходит, мы этих чертей за плату схватили? Хорошо ли будет, если мы возьмем у вас повозки? Что в селе подумают о нас?

– Не волнуйтесь, папаша, - вмешался в разговор Янка.
– Вы оказали нам достойную помощь, а за это всегда благодарят. Да и колхозу кони нужны. Оставьте боеприпасы и гоните три повозки домой.

Когда старики скрылись с повозками, в село с восточной стороны вошел первый батальон гвардейского полка. Вслед за ним прибыл и командир разведроты Никитин. Быстрым взглядом окинул он обоз, пленных, и на лице его промелькнула довольная улыбка. Смугляк, не поднимаясь, слабым голосом доложил:

– Боевая задача выполнена, товарищ гвардии старший лейтенант. Потерь нет. А я... я ранен.

Никитин присел к нему на повозку.

– Сегодня же доложу о вас командиру дивизии, - проговорил он тепло и твердо.
– Вы сделали больше, чем я ожидал. Благодарю! А теперь мы устроим вас в селе и оставим с вами солдата. Скоро сюда прибудет медсанбат. Видимо, вас эвакуируют во фронтовой госпиталь. Придется полежать. Но не сокрушайтесь. Адрес подразделения вы хорошо знаете, пишите нам. После выздоровления возвращайтесь в роту. Где мы остановимся - пока не известно. Не падайте только духом, товарищ гвардии младший лейтенант!

Смугляк удивленно открыл большие, уставшие глаза.

– Что смотрите? Я не ошибся, называя вас гвардии младшим лейтенантом, - продолжал Никитин.
– Это воинское звание вам присвоено приказом командования. Генерал поздравляет вас.

И он крепко обнял Смугляка. Было уже светло. По крышам села катилось большое и багровое зимнее солнце.

*

В тыловом госпитале, который находился под Москвой в бывшем доме отдыха, Смугляка поместили в маленькую палату, где лежало еще двое:

летчик и командир танковой роты. У них тоже были тяжелые ранения, а у танкиста еще и сильные ожоги лица. С ног до самого затылка он был обмотан бинтами и походил на склеенную скульптуру. Танкист сильно страдал, но старался держаться бодро и весело. Прикованный к постели, он вдруг вполголоса начинал петь "Ревела буря" или очень подробно рассказывать забавные случаи из жизни знакомых фронтовиков.

Нигде так быстро не сближаются люди, как в госпитале. К вечеру Михаил все знал о летчике и танкисте. Когда на ногу гвардейцу наложили гипсовую повязку и стало ясно, что лежать придется долго и без малейших движений, он загрустил. Танкист словно подслушал мысли товарища. Приподнял на губах бинт, чтобы удобнее было говорить, повернул голову в его сторону, сказал озабоченно:

– Терпи, разведчик. У медицины свои законы. Нарушишь режим - без ноги останешься. Это не интересно. Я уже второй раз с госпитальной койкой встречаюсь. Терплю.

Смугляк с благодарностью посмотрел на танкиста, подумал: "Железный человек! А почему бы и мне не быть таким?" Но как он ни крепился, бездеятельность все-таки угнетала его. Если первое время он мог думать о своем прошлом, часто вспоминать Тасю и Степана, то теперь не было и этого. Целыми днями гвардии младший лейтенант лежал на больничной койке и смотрел в потолок. В голове ни одной мысли. Это было страшно. Нужно чем-то заняться? И Смугляк предложил организовать коллективную читку исторических романов. Летчик и танкист согласились. После этого старшая медсестра охотно принесла им "Спартака" из госпитальной библиотеки. За читку принялся летчик Федя Грачев, моложавый и задушевный человек, ни при каких случаях не впадавший в уныние. Голос у него был мягкий, приятный, читал он быстро, без запинок, с правильным произношением. Слушать его не надоедало. Читали запоем, забывая "мертвый час". За короткое время были прочитаны "Чингиз-хан" и "Батый", романы "Степан Разин" и "Петр Первый". На очереди в намеченном списке значились: "Суворов" и "Емельян Пугачев", "Тихий Дон" и "Хождение по мукам". Старшая медсестра озабоченно кивала головой: "Не много ли они читают? Не утомляет ли их чтение?" Ежедневно после обеда она заходила в палату, отбирала у летчика книгу и, улыбаясь, говорила беспрекословно, строго:

– Мертвый час, мальчики!

Самым впечатлительным и восприимчивым к прочитанному оказался Смугляк. Сначала ночами он спал спокойно, но потом начал бредить. Танкист и летчик просыпались и молча вслушивались в бессознательный разговор товарища по палате. Смугляк на минуту затихал, затем снова возобновлял разговор, восхваляя Спартака и ругая Бату-хана.

На крик появлялась дежурная медсестра, осторожно будила больного, поправляла под ним подушку и укоризненно говорила:

– Опять начитались. Сегодня уже второй раз воюете. Имейте в виду, товарищ Смугляк, больше вы читать ничего не будете.

– Не сердитесь, сестра, - виновато моргал глазами Михаил.
– Завтра дочитаем "Тараса Бульбу" и... все. Передышку сделаем.

– Хорошо, я проверю.

– А вы не опасайтесь, сестрица, - смеялся Федя Грачев, сверкая белыми, ровными зубами.
– Он не сорвется с койки: мы его привязываем. Ремни у нас крепкие, поглядите-ка.

Танкист тоже улыбался:

– Ничего, привыкнет. Прочитаем еще романов десять, и он перестанет "воевать" ночами. Со мной тоже бывало такое...