Наедине с совестью
Шрифт:
– День добрый, земляк!
Косарь быстро повернулся к ним лицом и замер от удивления. Он оробел в первую минуту: черенок косы выпал из его рук, но он быстро оправился и, осмелев, пристально осмотрел подошедших. Кто же они такие? У обоих на пилотках виднелись маленькие зеленые звездочки. Вот в такой же форме был его отец, когда уходил на фронт. А может, эти незнакомые люди переоделись? Поднял глаза, спросил робко:
– А вы чьи? Наши или нет?
– Если ты считаешь Красную Армию своей, тогда мы ваши, - улыбнулся Янка.
– У меня вот
– Плохо, - сразу и как-то по-взрослому ответил мальчик.
– Хлеба нет и заработать не у кого. Одной картошкой питаемся.
– А ты с кем еще живешь?
– С сестричкой. Родители погибли: отец на фронте, а мать в городе от бомбежки. Весной полицай забрал у нас хлеб и птицу, жить совсем плохо стало. Родни тоже нет.
– А немцев много в ваших местах?
– Не очень. Они больше по городам живут. Сюда заглядывают редко: лесов боятся они. И полицаи боятся.
– Значит, партизаны есть?
– А где их нет теперь, - опять не по-мальчишески ответил Максим. Сегодня ночью эшелон пустили под откос. Слыхали? Ну вот, техники много пропало и фашистов погибло много.
– Выходит, партизаны в кукурузе не отсиживаются.
Максим улыбнулся. Ему понравились слова Корня. "Хорошие дядьки", подумал. И тут же спросил:
– А вы куда идете?
– Будем здесь армию ждать, - пояснил Янка, поглаживая круглый подбородок.
– Нам бы устроиться где-нибудь, отдохнуть. Двое суток в дороге. А приютиться пока еще негде.
– А вы к нам на хутор идите. У нас тихо.
Смугляк, сидевший рядом и внимательно изучавший Максима, покашлял. Янка повернулся к нему и вопросительно посмотрел в глаза.
– Как ты думаешь, взводный?
– Пожалуй, можно.
– Тогда вот что, Максим, - поднялся Янка, - заваливай нас травой и вези на хутор. Да смотри, чтобы ни один посторонний глаз не видел.
Максим подошел к повозке.
– Ладно. Телега большая и травы хватит. А людей вам бояться не надо. Ложитесь рядом.
Минут через десять повозка, доверху нагруженная свежей, пахучей травой, тронулась и вскоре затерялась в березняке.
*
Полесский хутор спрятался в глубине леса, видимый только с севера в узкий коридор просеки. С двух сторон к нему полудугой подступало болото, с третьей - сосновый бор и проселочная дорога, когда-то гладкая, разъезженная, а теперь заросшая муравой.
Палаша сидела на крыльце лесного домика и поджидала Максима. "Может, случилось что?" - думала она. Но, увидев подъезжающую повозку, обрадовалась. Сорвалась с крыльца и побежала навстречу.
– Что так долго ездил?
– спросила она, укоризненно взглянув на Максима.
– Не беда ли какая приключилась?
– Никакой беды. Палаша. Просто далеко уезжал.
– И, остановив у крыльца Гнедуху, спросил: - А ты боялась одна?
– Я не сержусь. Полицай приезжал к нам, Петро Рудь.
– Приезжал? А зачем, не сказал?
– Сказал, чтобы к вечеру я в Лужки пришла.
Поняв, что в хуторе никого нет, Янка сбросил с себя траву и быстро вылез из повозки. За ним последовал и Смугляк. Это было так неожиданно, что Палаша вскрикнула и попятилась назад. Максим бросился к ней, начал успокаивать:
– Это наши, Палаша. Веди их в хату.
Максим отпряг Гнедуху и привязал ее к кормушке, затем закрыл в сарай повозку и тоже вошел в домик. Палаша уже познакомилась с военными, сидела у окна, рассказывая им о хуторе. Максим помыл руки и присел к окну, рядом с Палашей.
– Может, картошки молодой сварить?
– спросил он у гостей.
– Больше у нас ничего нет.
– Спасибо, дружище!
– поблагодарил его Михаил.
– Продукты у нас есть, а когда не будет, у полицая возьмем.
– Он вынул из вещевого мешка большой кусок желтоватого сала, отрезал несколько ломтиков и подал Палаше. Поджарить сможешь?
Палаша смутилась, покраснела.
– Смогу. Неси щепки, Максим, на растопку.
После завтрака мужчины вышли во двор, а Палаша стала собираться в Лужки. Янка, взяв автомат, направился провожать ее. Возле низенькой, прокопченой бани он остановился:
– У меня просьба к тебе, Палаша.
Она по-своему поняла эти слова, нахмурила брови.
– Знаю. Пусть железом пытают - не выдам.
– Это хорошо, Палаша!
– похвалил ее Янка.
– Но я не об этом. В Лужках у меня мать живет. Сельсовет знаешь где? Так вот рядом, в маленькой хате.
– Тетя Таня?
– оживилась Палаша.
– Знаю, знаю. Я с вашей сестрой Машей в школе училась. Недавно я видела тетю Таню. Плохо она живет: глаза слабые, руки болят. А Машу немцы насильно в Германию вывезли. Вот она рада будет вашему приходу!
Янка опустил голову, вздохнул.
– Так вот что, Палаша, - попросил Янка, - увидишь мать - обо мне ни слова. Не надо тревожить старушку. Все равно я сейчас ничем помочь ей не могу, а встречаться нам нельзя. Мы по делу тут.
– Понятно, - кивнула головой Палаша.
Тем временем Смугляк разговаривал с Максимом. Максим рассказывал, как умерла мать от раны и как им трудно жилось первое время без матери. Ему тогда было одиннадцать с половиной лет, а Палаше пятнадцать.
– И вы одни жили?
– Нет, тетя Тася с нами жила. А потом ушла. Она мне интересную книжку подарила: "Тарас Бульба". Я три раза прочитал ее. Понравилась.
Он принес из домика книгу и раскрыл ее. На первой странице в уголке Смугляк увидел надпись: "Маленькому Максиму от тети Таси Бушко на память". Смугляк не поверил своим глазам. Прочитал еще раз, присмотрелся к почерку. Да, это ее почерк: крупный, простой. Он был поражен и обрадован неожиданностью. Максим заметил это. Побежал в хату, быстро вернулся.