Наедине с совестью
Шрифт:
Глаза девушки затуманились слезами. Максиму стало жаль ее. Он вытащил из-за пазухи какой-то сверток в черной тряпочке, подал его Тасе.
– Это письмо дяди Миши.
Лицо, Таси повеселело.
– Откуда ты принес его, Максим?
– Дядя Миша у нас жил на хуторе. А когда уходил, сказал, чтобы я сберег это письмо и потом передал вам.
Тася взяла письмо, прочитала.
– А ты хотел бы видеть дядю Мишу?
– А где я его увижу? Он же умер, говорят.
Тася снова обняла Максима.
– Нет, нет Дядя Миша жив и здоров. Теперь он служит в нашем отряде. Вечером ты его увидишь. А кто тебе
– Палаша. От раны, говорит.
– Это Янка от раны умер, товарищ дяди Миши.
– Я его тоже знал, - опустил глаза Максим.
– Они у нас на хуторе вдвоем жили. Дядя Миша учил меня на рации работать, а дядя Янка автоматом владеть. Веселый такой! У него мать в Лужках живет. Палаша ее знает. Старушка уже она.
– Да, да, я знаю. Только ты, Максим, помни: увидишь ее - не говори о смерти Янки. Он просил нас об этом.
– Ладно, - грустно кивнул головой Максим.
– А где вы были, когда фашисты хутор зажгли?
– спросила Тася, вспоминая о Палаше.
– Мы спрятались в лесу.
Они долго разговаривали. Тася накормила Максима, расспросила, как он думает жить дальше. Ничего утешительного не сказал ей Максим. Нет у него ни родителей, ни угла своего. Вечером они вместе побывали в штабе отряда, поговорили с командованием и вернулись оттуда довольные и веселые.
Максим оставался в партизанском отряде.
*
Михаил Смугляк не вернулся в этот вечер на базу. Прошли уже все сроки, а из района предполагаемой диверсии - никаких вестей. Командование отряда забеспокоилось. На лесной участок железной дороги были высланы разведчики, но они попали под обстрел полицаев и через час вернулись, так и не узнав, в чем дело.
После многих догадок командир и комиссар партизанского отряда пришли к выводу, что группа Смугляка напоролась на фашистскую засаду и теперь... Что с ней теперь? Кто-то из партизан слышал, что примерно в одиннадцать часов вечера западнее полустанка произошел сильный взрыв, а потом в течение пятнадцати минут продолжалась перестрелка. Нашли партизана, и он еще раз подтвердил это. Значит, диверсия все-таки произошла. Что же тогда случилось с подрывниками?
Заложив руки за спину, командир несколько раз прошелся от стены к стене, затем присел к столу, вопросительно взглянул на своего заместителя, сказал коротко и твердо:
– Утром выяснить все подробно.
– Ясно, товарищ командир!
Долго они еще сидели при замаскированных окнах, разговаривали, ожидая известий. Наконец, часа в три ночи в двери штаба протиснулся высокий человек, растрепанный и мокрый. В одной руке он держал разбитый автомат, в другой - шапку, сильно измятую и запачканную в грязь. На его левом плече сквозь синюю стеганку просачивалась кровь, мокрые волосы прядями спускались на глаза. Это был подрывник Егор Большаков, много раз проявивший себя на боевых заданиях. Он тяжело опустился на грубую скамейку, измученными глазами посмотрел на сидящих и попросил хрипло:
– Расстегните на мне стеганку, душно.
– Что с вами?
– спросил его комиссар.
Большаков ничего не ответил. Ему дали воды. Подрывник был ранен в плечо и шею. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, будто окаменелый. Командир отряда пытался заговорить с ним, но Большаков находился в забытьи. Принесли самодельные носилки, чтобы отнести подрывника в санитарную
– Это обходчик!.. Это он предал нас!..
Через час пришли еще двое, а перед рассветом приполз и Смугляк, без сапог, промокший до нитки. Партизаны затопили маленькую железную печку и раздели его. Комиссар налил ему граммов сто спирта. Смугляк разогрелся. Синева сошла с его лица. Он пододвинулся к столу, черные глаза заулыбались:
– Ну и выкупался я, - глухо сказал он, поглядывая на красноватый бок печки.
– Три часа в болоте пролежал. Давно не принимал такой ванны. Сапоги засосало в трясину, еле ноги вытянул. Ребята, значит, вернулись. Хорошо!
– А как с эшелоном?
– спросил командир.
– Эшелон под откосом, товарищ командир отряда, - снова черными глазами улыбнулся Смугляк. Потом склонил голову и сказал уже серьезно. Обходчик немного подвел нас. Перепугался старик: в последнюю минуту сигнал тревоги дал.
– Сознательно?
– Не думаю. Надо будет поговорить с ним. Наверное, о семье подумал. Она ведь на разъезде живет.
Командир отряда поднялся.
– Проверить и доложить!
Железнодорожный перегон - от полустанка до районного центра - фашисты считали неприступным. Он находился метрах в ста от леса, усиленно охранялся взводом полицаев и двумя курсирующими броневиками. Как раз в этом месте Смугляк и решил произвести диверсию. За день до вылазки он встретился с обходчиком и предупредил его, чтобы он не обращал внимания на подрывников, когда они будут закладывать взрывчатку под рельсы. Старик долго не соглашался. "Боюсь я", - бубнил он. Но потом подумал, взвесил все доводы Михаила и сказал удрученно:
– Делайте, мешать не буду.
На другой день ровно в десять часов вечера группа Смугляка была уже на месте. В двух точках подрывники подложили взрывчатку под рельсы и отвели шнуры в сторону засады. Для того, чтобы обезопасить жизнь обходчика, партизаны связали ему руки и ноги и, заткнув тряпкой рот, положили возле путевого столба. Все шло хорошо. Но перед самым подходом поезда старик не вытерпел, языком вытолкнул изо рта тряпку и поднял шум. Поблизости случайно находились полицаи. Они подбежали к обходчику и развязали его. Старик немедленно зажег красный фонарь сигнала. Но было уже поздно. Эшелон промчался мимо и через две минуты, громыхая и судорожно вздрагивая, полетел под откос.
Началась перестрелка. На место взрыва прибыли еще две машины с гестаповцами. Лес, примыкающий к железной дороге, сразу же был оцеплен; перестрелка усилилась. Партизаны-подрывники рассыпались по лесу, и каждый, как мог, стал вырываться из огневого кольца.
Большаков сразу же был ранен в плечо и шею. Он упал, но силы не изменили ему. Под покровом темноты подрывник пополз на юг, в сторону расположения партизанского отряда.
Смугляк во время взрыва задержался у полотна и отходил последним, стараясь запутать следы. Положение его было серьезным: кругом слышались голоса полицаев и выстрелы. Он не мог сразу понять, где теперь свои, где враги, в какую сторону пробиваться. Рядом с ним туманом дымилось болото, поросшее высокими камышами. "Вот здесь я и укроюсь", - решил он и, раздвигая камыши руками, зашел в самые густые заросли.