Наедине с совестью
Шрифт:
Солдаты и офицеры начали спуск гробов. Торжественно зазвучали медные трубы оркестра, послышался трехкратный салют. Смугляк бросил горсть земли в могилу и отошел к изгороди, где стояла Тася. Вспомнил Янку, загрустил.
В это время к ним подошла высокая, миловидная женщина в форме старшего сержанта. Это была сестра-хозяйка медсанбата Фаина Михайловна Прошина. Большие глаза ее были заплаканными и печальными. Из-под пилотки на плечи опускались огнистые, красивые волосы. Она представилась Смугляку. Михаил нежно пожал ее мягкую руку и передал последние слова Янки. Фаина Михайловна расплакалась, вытирая слезы розовым платочком. Нет,
– Мне сказали, что в этом селе живет его мать, - проговорила Фаина Михайловна, немного успокоившись.
– Я думаю, нам следовало бы навестить ее и передать подарок воинов вашей роты и наших медсестер. Старушка, видимо, совсем слегла.
– Пожалуй, так, - согласился Михаил.
– Подарок будет кстати. Особенно сейчас. У меня есть для нее кое-какие вещи. Идемте, товарищи!
– обратился он к бывшим партизанам и к воинам, которые хорошо знали и горячо любили Янку.
Маленькая, исхудавшая мать без слез встретила товарищей и друзей своего сына. С благодарностью приняла подарки, сказала:
– У меня не осталось слез, я выплакала их. Но хочу сказать вам, сынки: любите жизнь так же сильно, как любил ее мой Янка. Я горжусь этим. Пусть берегут вас от гибели сердца матерей.
Через два дня, когда дивизия пополнилась новыми бойцами, Смугляк проводил Ивана Андреевича и Максима, а сам верхом на партизанском Гнедке выехал принимать стрелковую роту, ту самую, в которой он начал боевую жизнь в лесах Подмосковья. Его сопровождал тоже на коне расторопный старшина Егор Большаков.
Перед закатом солнца они уже были в селе, где располагалась рота. У полуразрушенного домика их встретил стройный и красивый гвардии младший лейтенант. На груди его сиял орден Красного Знамени. Смугляк без труда узнал в нем Колю Громова - сына сибирского охотника, прославленного снайпера. Громов бодро доложил о состоянии дел роты, о ее боевой готовности и, пожимая сильную руку Смугляка, улыбнулся:
– Наконец-то снова вместе. Я очень рад!
– Я тоже рад, Коля. Но почему ты докладываешь мне? Разве тебе известно, что я принимаю стрелковую роту?
– Так точно!
– отчеканил Громов.
– Позавчера наши солдаты были на похоронах в Лужках и узнали. Янку очень жалко!
Смугляк с любовью разглядывал молодого друга.
– Вырос ты, Коля, - сказал он, беря его за плечи.
– Молодец! Ведь не прошло и двух лет после нашей разлуки, а тебя не узнать. За что получил боевой?
– взглянул Михаил на орден.
– За снайперскую работу.
– Поздравляю! Ну, а что случилось с командиром роты?
– Гвардии лейтенант Воронков выбыл из строя по ранению, - объяснил Громов.
– У него перебиты ноги, и теперь он едва ли вернется в подразделение. А политрук Скиба переведен из роты в батальон. Здоров. Сейчас он в штабе полка. Последние дни командовать ротой пришлось мне. Скажу правду: хватанул горя по самую макушку! Ведь я же снайпер, а не боевой командир. Наш полк первым ворвался в пригород Минска и завязал уличные бои. Город горел. Нужно было и воевать, и тушить пожар. Многие солдаты пообжигали руки и лица. Но фашистов мы все-таки прижали крепко. Многих в плен взяли.
– Значит, личный состав роты хорош!
– Львы, а не воины!
– воскликнул Громов.
– За исключением одного автоматчика, Шматко. Недоволен я им.
– Как ты говоришь, Шматко? А что тебе известно
– Он из нового пополнения. Вы его не знаете. Шматко пришел к нам в начале наступления. Очень тяжелый человек. В боях храбрый и выносливый, как тигр, а вот дисциплину не переваривает. Делаешь ему замечание, а он стоит и ухмыляется или забрасывает тебя встречными вопросами. Говорят, он из бывших карманщиков. Судился. Где-то отбывал наказание, потом попал на фронт. Тот "витязь"!
– Сам рассказывал об этом?
– Нет, солдаты дознались.
– Ничего, отшлифуем!
– проговорил Смугляк, а про себя подумал: "Уж не Сашка ли Гвоздь?" - Веди-ка меня в расположение роты и знакомь с личным составом. Вы уже поужинали? Тем лучше. Коней передай в хозвзвод полка. Это, Коля, партизанский подарок. А вообще-то немецкого происхождения: трофеи.
Жара спала. Солнце медленно опускалось за холмами. Небо горело. Окрашенный лоскут облака высоко висел над лесом. Смугляк и Громов вошли под навес, остановились. Солдаты сидели на соломе и занимались кто чтением, кто подгонкой нового обмундирования. Увидев гвардии старшего лейтенанта и Громова, они поднялись, приветствуя офицеров. В прежнем положении остался только Шматко. Он сидел в дальнем углу, равнодушно рассматривая какие-то бумажки. Смугляк направился к нему. Солдат не обращал на него никакого внимания. "Он, Сашка", - мелькнуло в голове Михаила.
– Вы что, больны?
– спросил Смугляк.
Шматко поднял голову, встал.
– Никак нет!
– и застыл на полуслове.
Они узнали друг друга, но сделали вид, что впервые встречаются. Смугляк молча пожал длинную сухую руку автоматчика. Потом повернулся к солдатам, спросил весело:
– Как отдыхаете, товарищи?
– Нормально, - вразнобой ответили солдаты, переглядываясь.
– Харчи слишком постные. А так... вообще-то хорошо и спокойно отдыхаем. Когда в наступление пойдем?
– Вот этого я не знаю, - дружелюбно ответил Смугляк.
– Когда-нибудь пойдем. Здесь обживаться, видимо, не будем. А вот пока мы находимся на отдыхе, я думаю, не мешало бы нам заняться изучением оружия. Задержки у автоматов часто бывают?
– Век живи, век учись, - отозвался кто-то из темного угла.
– Знания никогда не мешают. Давайте позанимаемся.
Побеседовав еще несколько минут с солдатами, Смугляк пригласил Колю Громова и гвардии младшего лейтенанта Павла Кашубу, выполняющего обязанности помощника командира роты, и ушел с ними в домик, который был маленьким штабом подразделения. Разговаривали они долго о прошлых делах и о предстоящих занятиях. А когда Громов и Кашуба ушли, в двери просунулся долговязый Шматко:
– Можно, командир?
– Входи!
– ответил Смугляк.
– Ну вот, снова встретились. Могу присесть? Вижу, ты не очень доволен, Ворон? Что ж, можно поступить так: ты меня не знаешь, а я тебя. Сашка Гвоздь на все согласен.
– Как попал в роту, случайно?
– спросил Смугляк.
– Нет, вполне сознательно, - серьезно ответил Шматко.
– Я был в запасном полку армии и хорошо запомнил полевую почту дивизии и почтовый ящик роты. Ты же дал мне этот адрес, помнишь госпиталь? Еще раз я побывал на больничной койке, и теперь вот здесь. Пусть это тебя не беспокоит. У Сашки Гвоздя нет привычки делиться впечатлениями прошлого. Только ты относись ко мне справедливо, как ко всем. Исключения мне не нужны!