Наивный наблюдатель
Шрифт:
— Но тогда получается, что работу проделал я, когда выслушал вас? Вы меня использовали как слушателя. Сколько я заработал?
— Мы просто поговорили, бесплатно.
— А разве так можно?
— Со мной — можно.
Михаил недоверчиво покачал головой.
— Запомните то, что я вам рассказал, и мы будем в расчете, — сказал Зимин, чтобы хоть как-то подбодрить соседа. — А если бесплатно расскажите о Солнце своим друзьям, то я и вовсе буду удовлетворен.
— Лучше бы вы взяли плату, вдруг я еще что-нибудь захочу спросить?
— Спрашивайте, если смогу — отвечу.
— Но это неправильно!
— Все, проваливай. Видишь, я занят.
С этими словами Зимин вытолкал соседа за дверь.
После своего возвращения в восьмой квартал Зимину пришлось вспомнить о вещах, которые за ненадобностью давным-давно выветрились из его сознания. А тут еще, оказывается, за время его отсутствия добавились новые ограничения и запреты. Понятно, что придется стараться не выделяться, но для этого было бы неплохо разузнать хотя бы некоторые правила, регулирующие местные нравы. Вот, например, удалось выяснить, что отныне любые действия, даже рядовой разговор со случайным собеседником, рассматриваются как труд, оцениваемый в терминах купли-продажи. С одной стороны это понятно — люди лишены возможности участвовать в созидательном труде, а потому нуждаются в подмене, в симулякре. У них появилась настоятельная потребность называть трудом любое совершенное действие. Однако с другой… Зимин нашел только одно объяснение этой странной моде: поиски самоуважения. Люди нуждаются в доказательствах того, что их жизнь важна не только для них самих, но и для кого-то еще. Купля-продажа для этого подходит наилучшим образом. Своеобразный, но романтический взгляд на жизнь.
Вот и еще одно открытие: оказывается эти странные, одинокие, потерянные люди — романтики в душе. Ух ты! Об этом нельзя забывать. Интересное наблюдение, самые прагматичные люди в душе, оказывается, романтики.
Зимин давно привык к тому, что каждый раз, когда по лени или по неосторожности он проявлял легкомыслие, это выходило ему боком. Судьба обламывала стремление к своеволию с тупым упорством, достойным лучшего применения. Впрочем, это не мешало Зимину чувствовать себя независимым человеком, каковым, кстати, он и был. Самой маленькой платой за чувство свободы, которую он ценил больше всего в жизни, была необходимость время от времени исполнять приказы людей, которые считали себя его начальниками. Поэтому, получив повестку из Комитета по регулированию, Зимин явился на встречу с Контролером в точно назначенное время. Ему самому было интересно поговорить с человеком столь редкой профессии. Встретили его неласково.
— Вы очень опасный человек, Зимин, — неприязненно сказал Контролер.
Это был немолодой человек с протезом вместо правой руки. У него был древний механический протез! Такие не используются уже лет двадцать. А это означало, что Контролер в молодости принимал участие в локальных конфликтах. Обычно такие люди жестоки к тем, кого считают виновными. Зимин догадался, что при общении с Контролером ему необходимо сразу показать, что он не рассматривает его в качестве врага, более того, считает его деятельность общественно значимым делом. И больше улыбаться.
— Почему вы так решили? Разве я давал вам повод так думать? Я — человек законопослушный.
— Хотелось бы поверить, но установленные факты говорят обратное.
У Зимина неприятно заболело правое плечо. Опять двадцать пять за рыбу деньги. Он был готов к худшему: его выставили из Усадьбы, теперь могли выставить и из Трущоб. Куда теперь придется держать путь? Так сразу и не сообразишь. При всей природной склонности к индивидуализму, Зимин нуждался в постоянном общении с людьми. Ему это нужно было для работы.
— В
— Вы рассказали своему соседу про Солнце.
— Ну и что?
— Нельзя.
— Почему? — искренне удивился Зимин.
— Толкование научных фактов за деньги. Статья 134 внутреннего устава. До трех лет.
— Но я не взял деньги.
— А это толкование научных фактов из хулиганских побуждений. Статья 135 внутреннего устава. До трех лет. Если не откроются отягчающие обстоятельства.
— Разницы нет, — вырвалось у Зимина.
— Да. Это одинаково серьезные правонарушения. Нет ничего удивительного, что наказания за них назначаются одинаковые.
— Но разве упоминание о Солнце может считаться толкованием научных фактов? Ну, знаете, как это бывает. Встретились два соседа. Один спросил: «Солнце планета»? Второй ему ответил: «Нет, звезда». Вот и все. На этом наш разговор закончился. Что здесь противозаконного? Наука нами даже не упоминалась.
Контролер улыбнулся.
— И вы, значит, невиновны?
— Именно.
— А показания соседа?
— Он меня неправильно понял. А может быть, обиделся, когда услышал, что Солнце не планета.
— Предположим, что я вам поверил. Даже если бы я захотел привлечь вас к ответственности, у меня не хватает доказательств. Пока не хватает. Буду за вами следить. Помните об этом. Смотрите, больше не попадайтесь.
Если бы Зимин был серьезным человеком, то после такого разговора он воспользовался бы ограничителем и стер из памяти этого принципиального Контролера всю информацию о себе. Надо полагать, что Контролер все равно бы ничего не потерял, потому что Зимин проходил по другому списку и Комитету по регулированию не подчинялся. Однако серьезным Зимин не был, потому что добровольно связался с работой, которая требовала от него неразумного поведения. Например, сейчас он должен был изображать из себя нормального обитателя Трущоб, чтобы на личном опыте понять, что это такое — визит к Контролеру.
Зимину пришлось дать себе торжественное обещание никогда впредь не обсуждать с посторонними культуру, науку и искусство. Понятно, что выполнить запрет будет трудно, потому что он любил поговорить на отвлеченные темы со случайными людьми. Но что-то подсказывало, что здесь, в Трущобах, будет непросто отыскать собеседника для содержательного разговора. Местные обитатели, к немалому удивлению Зимина, как правило, оказывались общественниками. О чем, спрашивается, можно серьезно говорить с людьми, которые не осознают себя личностями и чувствуют себя комфортно лишь в толпе себе подобных? Стадное чувство хорошо в разумных пределах, но когда оно полностью подчиняет человека, при общении с ним обязательно возникают всякие непреодолимые проблемы. В первую очередь, потому что общественники слабы в логике, больше доверяют сложившимся представлениям и не способны к формальным обобщениям.
Зимин давно привык к роли классического изгоя. Его контакты с людьми были минимальны. Были, конечно, знакомые, но стать членом какого-нибудь сообщества он так и не сумел.
Нельзя было исключать, что Зимин заблуждается или пока ему просто не везет с собеседниками. А может быть, все дело было в нем самом, и это сказывается нехватка врожденного чувства коллективизма и отсутствие чувства локтя? Кстати, было бы неплохо понять, в чем причина охватившего его в последнее время странного чувства отстраненности, с которым он, после возвращения из Усадьбы, относился к окружающим его людям. Они ему казались зелеными человечками с периферии Галактики. Иногда они были забавными, иногда раздражали, но чаще оставляли равнодушным.