Нападающий

Хуанг Ана

Добравшись до гостиной, мы расположились на отдельных диванах, как можно дальше друг от друга.

— Где мама? — спросил я, нарушая тишину. Он не уедет из Холчестера без нее.

— Она в отеле. Она хотела приехать, но я сказал ей, что сначала хочу поговорить с тобой наедине. — Он звучал обманчиво спокойно. — Я не хотел, чтобы она была здесь, когда я спрашиваю тебя, какого черта ты делаешь!

Я напрягся от внезапного, но не неожиданного обострения его характера. Честно говоря, я был удивлен, что ему потребовалось так много времени, чтобы дойти до моего дома и зачитать мне акт о

бунте.

Он пристально посмотрел на меня, словно разрывая меня на части своим гневом.

Я посмотрел в ответ, мои мышцы напряглись. Признаю, я совершил немало ошибок в этом году, но я уже не ребенок. Я не собирался позволить ему устроить мне засаду в моем собственном гребаном доме.

— Папа, я не в настроении, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — Если ты пришел накричать на меня за аварию или за отстранение, тебе не повезло. Тренер уже меня отругал. Мне не нужно, чтобы ты тоже.

Его лицо покраснело еще сильнее.

— Ты думаешь, я проделал весь этот путь, потому что тебя посадили? Парень, если бы я хотел накричать на тебя из-за этого, я мог бы позвонить тебе по телефону и сэкономить деньги на поезд и гостиницу. И нет, мне насрать, что ты избегаешь моих звонков. Я бы нашел способ. — Его глаза сверкнули. — Я здесь, потому что хочу, чтобы ты посмотрел мне в гребаные глаза и сказал, почему ты сидишь дома на своей заднице, когда должен доказать этим стервятникам там... — он ткнул пальцем в сторону входа, — ...что ты Ашер, блять, Донован. Ты видел, что они о тебе говорят? Ты собираешься это терпеть?

Я стиснул челюсти.

Таблоиды были неумолимы в своих репортажах. Они поливали грязью тренера за то, что он отстранил меня, но они также выли на меня за то, что я оказался в положении, когда меня посадили на скамейку запасных.

Это была проигрышная ситуация для всех, кроме чертового Боччи, который остался безнаказанным после того, как «расследование» событий в ночь крушения не дало никаких значимых результатов.

— Как? — рявкнул я, вспылив. — Таблоиды неуправляемы, а тренер посадил меня на скамейку запасных, потому что он думает, что что-то движет моей импульсивностью, что бы это ни значило. Я предполагаю, что он хочет, чтобы я понял, почему я чувствую себя обязанным участвовать в гонках, хотя я сказал, что больше этого не сделаю. У меня нет никакого желания. Но как я должен доказать, что не собираюсь ничего делать?

— Показав ему, почему он вообще тебя взял! — Мой отец постучал тростью по полу. — Разве я тебя ничему не научил? Когда жизнь ставит перед тобой препятствия, ты либо стираешь их, либо находишь способ обойти. Ты не ждешь, черт возьми, пока вселенная уберет их с дороги. Ты думаешь, эти папарации-паразиты сидят и ждут, когда им в руки упадет фотография? Я, черт возьми, так не думаю. Ты не можешь доказать, что ничего не сделаешь, но ты можешь сделать больше, чем просто утонуть в жалости к себе!

Мои руки сжались в кулаки. Он не ошибался; я тонул в жалости к себе. Однако я не мог понять, как вытащить себя из пучины, не подвергая себя худшему воздействию, например, тому, что заставляло

меня заниматься саморазрушительным поведением, в котором меня обвиняла Скарлетт.

Но я не собирался признаваться в этом отцу. Я был напряжен от недель сдерживаемых эмоций и рвался в бой.

— Ты должен быть счастлив, — сказал я. — Тебе больше не придется смотреть, как твой сын играет против, вместо того чтобы играть за «Холчестер». Разве не этого ты хотел?

Ноздри моего отца раздулись.

— Чего я хотел? Ты думаешь, я хочу сына, которого пресса оттеснит на второй план и будет ругать, потому что он не может держать свои эмоции под контролем?

— Нет, ты хочешь того, кто победит, но только если это будет за твою команду, — парировал я. — Скажи мне. Ты хоть раз был на моем матче с тех пор, как я перешел в «Блэккасл»? Ты когда-нибудь звонил мне, чтобы просто поговорить, как будто я твой сын, вместо того, чтобы использовать это как возможность покритиковать все, что я делал на поле?

— Ради всего святого, что ты хочешь, чтобы я сделал? — закричал он. — Нянчиться с тобой, как с гребаным младенцем? Ты не сможешь стать лучше, если все, что я буду делать, это гладить тебя по голове и говорить «молодец», каждый раз, когда ты пинаешь чертов мяч!

— Я не прошу тебя нянчиться со мной. Я прошу тебя вести себя как мой отец, а не как мой чертов тренер! — Эмоции взорвались, прорвавшись сквозь плотину, которую я строил годами, и выплеснулись через мой рот, затопив комнату обидой, накопившейся за всю жизнь. Это касалось не только последнего месяца, и это касалось не только моего отца.

Это было все. Скарлетт, Тренер, Тедди, Винсент, мои критики и мои фанаты, мои триумфы и мои ошибки. Иногда тяжесть всего этого была так велика, что я не мог дышать.

Мой дом должен был стать моим убежищем, но у меня не было даже этого.

— У меня уже есть тренер. Мне не нужен второй, — сказал я, не в силах сдержать яростную дрожь в голосе. — Мне нужна семья, а ты ее у меня отнял!

Мы с отцом уставились друг на друга, наши груди вздымались от силы гнева.

Мы ходили вокруг этого разговора всю нашу жизнь. Наш спор в больнице раскрыл его часть, но это? Это было в процессе создания десятилетий.

— Ты думаешь, я отнял у тебя идею семьи? — выплюнул мой отец. — Я не пытаюсь быть твоим чертовым тренером! Я пытаюсь сделать из тебя того, кем ты всегда хотел быть: величайшим футболистом в мире. Каким бы я был отцом, если бы не подталкивал тебя к раскрытию всего твоего потенциала?

— Тем, кто заботится о своем сыне больше, чем о своей команде. — Мы вернулись к исходной точке, но на самом деле мы от нее не отходили. — Если бы ты пытался помочь мне достичь моих целей, ты бы сохранил ту же энергию после того, как я перешел в «Блэккасл». Но ты этого не сделал, не так ли? Ты мог сосредоточиться только на том, как я предал тебя и «Холчестер», сменив команду. Ты даже не смог поздравить меня, когда мы выиграли матч. Ни разу.