Напоминание

Аленник Энна Михайловна

— Ни кусочка на ужин, конечно, не дадите, проштрафился, болван… Да, припоминаю: Варвара Васильевна подробно объясняла, что после чего надо есть. Это очень просто. Сначала — то, что ближе стоит, затем — то, что подальше. И получается, что утку мы съедим совершенно правильно!

Они ели утку совершенно правильно, в спокойной обстановке. Из сельской больницы не звонили, значит, там пошло на улучшение, коллега справилась сама.

Они смаковали утку небольшими порциями. Ее хватило на три дня. А еще через три дня приехала Варвара Васильевна. Так как

в последние дни Алексей Платонович жил в обычной густоте дел — клиника, лекции, консультации, срочный ночной выезд за город — и ничего такого не происходило, решили ей не говорить обо всем, что произошло.

Но ее удивило, что в первый же день после обеда муж лег отдохнуть и поспать.

До сих пор, пообедав, Алексей Платонович садился за свой рабочий стол, уставленный часами. А часы — движением стрелок, утеканпем песчинок, движением звезд по своим орбитам — без устали напоминали, что дело твоей жизни должно идти синхронно с быстротекущим временем и дело твоего дня должно вмещаться в твой день.

Варвара Васильевна переобулась в бесшумные войлочные чуни и ходила смотреть, заснул ли муж.

Он спал напряженно, крепко сомкнув губы, наморщив переносицу. Но постепенно сон разгладил лицо, и была в этом сне безмятежная, детская полнота и блаженство отдыха.

Добавление, или Итог второй части

Было множество больных, взывающих о помощи. Клиника расширялась. И день Коржина расширялся, вмещая все необходимое вместить.

Сырая, холодная квартира немного подсушилась и согрелась, не без помощи обогревателей «конструкции нашего доброго гения». Это своими костями проверили не только хозяева квартиры, но и Нина, и Саня, и бывший обломок крушения. Она, то есть бывший обломок, уж раза-то два в год непременно бывала и живала в этой квартире.

Один Сергей Михеевич к электрическим обогревателям относился без должного уважения и уверял, что стены согрела энергия А. П. Коржина. Стоит побеседовать с этим типом полчаса — даже его старого, малокровного, зябкого друга начинает обдавать жаром.

Нельзя не привести случай такого жарообдавания.

А. П. Коржина уведомляют о том, что с первого числа следующего месяца всем медикам без исключения — медикам всех званий и должностей — надлежит являться на место работы к восьми часам утра без опоздания и вешать номерки.

В то самое первое число в семь тридцать утра подкатывает к дому Коржина «академическая» машина. Из машины выходит академик и друг Сергей Михеевич. Он торопится, перемахивает длинными ногами через две ступеньки и, войдя, строго объявляет:

— Алексей, я за тобой. Завезу тебя в клинику. Надевай пиджак, пальто, и поехали.

А. П. Коржин скашивает на него иронический взгляд, высоко и косо подняв голову, чтобы взгляд долетел до этой, как он называет, тощей каланчи.

— А почему, дорогой Сереженька, ты заехал за мной именно сегодня?

— Алеша, не делай глупостей. Ты должен повесить номер в восемь ноль-ноль.

— Не могу повесить. Во-первых,

потому, что отказался взять номер. Во-вторых, я навещал больного и, следовательно, был в клинике в три часа ночи. Я лучше знаю, где и когда мне надо быть. А ты, оказывается, не знаешь. Тебе необходимо подсказать, когда тебе надо быть в твоей клинике. Не-ет, лопни мои глаза! Из-за таких уныло-трепещущих и происходят у нас некоторые неприятности!

И пошло обдавание жаром. И Сергей Михеевич приехал в свою клинику немного позже восьми. Точно к весьми он успел в клинику Коржина и просил зафиксировать, что профессор был там в три часа ночи, посему его опоздание следует считать уважительным.

Когда Коржин об этом узнал — было еще одно, но уже взаимное жарообдавание. Варвара Васильевна, не вставив ни слова в прошлый раз, теперь вставила два слова. Она сказала:

— Спасибо, Сережа.

Вскоре появились изменения в приказе и дополнения к приказу, потому что за короткое время успели наломать много дров. Сотни людей выполняли свою работу не тогда, когда работе надо. Следовательно, и результат получался плачевный.

Жизнь Коржина, как видите, шла вполне естественно. Рядом с ним была Варенька. Не столь далеко — его Саня с Ниной. А в клинике росли, мужали и радовали его ученики-преемники. И старался, из кожи лез, чтобы заслужить доверие, Грабушок.

Конечно, было и много досадного, больно огорчающего. Но работа заглушала все, всяческую боль, кроме боли больных. Уж такая это спасающая и спасительная работа.

Жизнь Коржина шла своим емким, естественным ходом до тех пор, пока жизнь нашей страны не сотряслась от удара небывалой мощи, небывалой жестокости. И тогда, с первой минуты, все стало противоестественным.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГОДЫ ВОЙНЫ И ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ

Глава первая

1

Алексей Платонович шел из Витебска в Минск. Ботинки продырявились, ноги распухли и стерлись до крови. Сердце начало сдавать. Он шел, бросив пальто, бросив портфель, опираясь на палку, поддерживая и подталкивая свое тело, чтобы легче было стонущим ногам.

Навстречу шли и плелись минчане — те, кто успел одеться, прихватить узелок или корзинку, и полуодетые, закутанные в простыни, одеяла, скатерти, — толпы, группки и цепочки людей.

Ветра не было. Поднятая ногами или промчавшейся машиной пыль не рассеивалась. Казалось, что с голубого неба спустилось длинное, как дорога, облако и заволокло людей.

Уже не слышно было голосов. Уже не плакали. Только светленький мальчик все рвался из скатерти, из рук матери, выгибался, показывал вверх, вскрикивал и в судороге ждал, что опять полетит черное с неба и бабахнет и выпустит огонь.

Какой-то старик сунул ему в рот четверть кусочка сахара. Но и с сахаром за щекой ребенок все рвался, показывал в чистое небо, весь выгибался и тоненько, дико кричал.