Наречённый для ворожеи
Шрифт:
Это было самое странное место, в котором спутникам, воину и ворожее Ордена Всезаступников, пришлось побывать. На картах, первых помощниках в длительных путешествиях, поселение не значилось. Было просто частью огромного болота, на краю которого расположилась уже не призрачная, старинная деревушка Болотня. И однажды оттуда в Орден пришёл человек.
Он притопал усталый и пропылённый дальней дорогой, назвался Азеем и поведал историю о странной пропаже, случившейся в одну ночь. По словам гонца, мужское население родной деревни исчезло почти полностью, включая дряхлого
— Пожалуйте, заступнички, к нам в Болотню мужиков выручать! — взывал Азей, не сводя умоляющих глаз с Магистра и Альдоны. — В ту самую ночь я у свата на хуторе гостил, явился наутро домой — а по всем дворам бабы голосят! Помощи просят-требуют, а как мне одному соседей и товарищей сыскать? И за что такое наказание, всегда у нас было тихо, спокойно!
— Думаешь, пропавшие люди ещё живы? — задал Азею вопрос Магистр.
— Так ни косточки обглоданной, ни кровиночки, ни следов борьбы!
— Не могли они сговориться и просто уйти? — взялась расспрашивать и Альдона.
— Без меня сговориться? — обиделся гонец из Болотни. — А ещё бросив хозяйство, без припасов и в одном исподнем?
— А раньше в вашей округе люди пропадали? — продолжала допытываться главная ворожея.
— Чтоб уж до смерти пропасть бывает редко, однако при болоте и при лесе живём. Кикимора, чтоб ей пусто было, может в трясину подтолкнуть. Или лесавка, ежели кого невзлюбит, куда-нибудь завести. Очнёшься — а до Болотни о-го-го сколько шагать. Зато уж и задобрить лесавку проще простого. Принеси ей, вишь, варёное облупленное яйцо и положи с поклоном на пенёк. Яйца она, лешачья дочь, как и батя, пуще всего уважает…
— Да-да, понятно, — прервал Магистр ненужное пустословие, — до смерти, как ты выразился, люди у вас редко пропадают. А не до смерти пропадали?
— Каких сами не хоронили, пока в живых числим, — поник головой Азей. — Племяш мой единственный, Март, две зимы как пропал, и было парню всего-то семнадцать. С приятелем своим, вишь, сгинули, с Яськой, они и одногодки, и вообще не разлей вода. Вечно этой парочке, куда люди не суются, словно мёдом было мазано, так вместе и… Но мы всё ещё надеемся!
— И правильно, — кивнул Магистр. — Кроме них пропавшие были? Раньше, не сейчас.
— Из народу больше никого, вот скотина да, так при болоте и при лесе живём, — повторил Азей видно любимую присказку. — Ещё собаки в последнее время куда-то всё деваются, замучились новых заводить. Может их какая тварюга из болота распробовала и теперь потребляет… да тьфу на собак! Мужиков-то наших и сынов с внуками отыщите? Помогайте, заступники, пропадаем!
— Тавр и Рута с другого задания вернулись? — повернулся Магистр к Альдоне, и та утвердительно кивнула. — Тогда их и пошлём.
В Болотню напарники прибыли вместе с гонцом ближе к вечеру. Азей устроил их в собственном доме и приказал жене накрывать на стол и готовить постели для отдыха. Но Тавр и Рута терять время отказались и сразу пошли по дворам. Раз за разом опрашивали до сих пор воющих
В любой из семей, откуда исчезли отец, брат или сын, никто ничего не видел и не слышал. Здоровый деревенский люд, наработавшийся за длинный, полный забот день всегда-то укладывался рано, а в ту ночь не гуляла даже немногочисленная молодёжь. К вечеру с болота налетел сырой промозглый ветер, пробирающий до костей, быстро разогнавший всех по домам. Зато так уютно было слушать его завывания за крепкими стенами на гусиной перине да под пышным одеялом, из-под которого разноголосый свист казался баюканьем. В общем, проснулись домочадцы — а мужиков больше нет.
Тогда Тавр и Рута отправились по домам, которых общее горе не коснулось. Не потому, что их обитатели особенно счастливые, а из-за отсутствия собственных мужчин.
Прячущая глаза не слишком молодая, но приятная вдова, заимевшая от какого-то доброхота двух горластых близнецов (как соседки потом не пытали, чей муж подсобил, она так и не призналась), мучилась той ночью с детьми. У малышей от перемены погоды болели животики, но вдова хоть и не спала, подозрительных звуков с улицы тоже не слышала. Один только вой ветра, да и то в перерывах между криками малышей.
Зато шустрая бабуся, которой тоже не спалось, оттого что ломило кости, поведала дознавателям нечто немыслимое. Дескать, она совершенно точно углядела в ночи покойника, тащившего мимо её окна на горбу сразу двух бабкиных соседей.
— Не иначе выкрал бедолаг, чтоб, как водится, потом их пожрать! — частила бабка, обретшая внимательных слушателей. — В могилу свою поволок…то есть не в могилу, а где он там, неупокоенный, обретается. И меня бы мертвяк сцапал, учуял, видать, и уставился прямо на окно! Так я прям в щёлку занавески именем Рода нежить отпугнула! И ведь не верит никто, ещё разными словами обзываются!
— Как вы, бабуля, сами-то не испугались? — тоже не слишком веря, хмыкнула Рута. — И как сумели прохожего от…кхм… покойника в темноте отличить?
— Так ведь не зима, не полная темнотища! Ночь за вторую дольку уже перевалила, птички вовсю шебуршали и серенько так снаружи было. Ветер опять же стих, вот я и сунулась глянуть скрозь занавеску, что там наружи делается. Хорошо хоть вовсе её не откинула, покойник за подглядывание бы не простил! А тут только зыркнул своими жёлтыми глазищами и потащил горемык дальше.
— Жёлтыми? — опять засомневалась ворожея. — У упырей красные.
— Нет жёлтые! — упёрлась бабка. — Они у Яськи и при жизни такие были!
— Людей тащил Яська? Давно пропавший парнишка из вашей деревни? — оживился Тавр, но Рута старушке опять не поверила:
— Прям взяли и его узнали?
— Прям узнала! — насупилась бабуся, подозревая, что и эти слушатели сейчас усомнятся, разбранят и уйдут. — И ничего особенного, он один на всю округу был рыжий и желтоглазый, будто мой кошак. Да ещё ростом Яська приметный, от горшка два вершка, мордень опять же вечно красная, как начищенная. Кабы не помер, ни одну бы девку не сосватал.