Нарисуй узоры болью...

Владислава

Игру на порыв, который может стоить жизни, а может обернуться её отсутствием. Ведь нет ничего, что позволило бы ему повернуть в противоположную сторону – весь мир слишком против.

– Катя! – в очередной раз громко крикнул Ягун, наплевав на то, что мог бы привлечь таким образом нежелательное внимание со стороны кого-либо.

Это было бы достаточно опасно, но теперь не осталось ни капельки выбора, и надо было как-то менять собственную жизнь.

Менять в лучшую сторону.

…Когда он отыскал её наконец-то, то долго не решался подойти ближе,

а после всё смешалось в сплошное пятно, включая странный удар со стороны неизвестного ему человека, который казался достаточно неприятным. Слишком высокий и слишком сильный, этот парень возвышался практически горой над ним и смотрел так, словно мечтал убить.

– Не трогай его, - голос Лотковой звучал мягко, так же нежно, как и прежде, и у Ягуна наконец-то появилась надежда на то, что он может вернуть себе свою возлюбленную и что они обязательно будут счастливы. Тем не менее, когда он наконец-то посмотрел в её глаза, то осознал, что те были точно такими же льдистыми и странными, как и прежде.

Они находились в лесу, правда, в достаточно светлой его части. Ягун внимательно рассматривал невысокие, по крайней мере, относительно невысокие деревья и пытался понять, где конкретно находится, хотя ему не спешили хотя бы приоткрывать занавес тайн и рассказывать правду.

Он поднялся на ноги, пытаясь стряхнуть с собственной одежды грязь, хотя это явно было бессмысленно.

Если брюки ещё держались кучи, то это странное подобие рубашки, или как следовало называть тряпки, которые свисали с него, превратилось в клочья ещё задолго до начала четвёртого этапа.

– Меня Ягун зовут, - наконец-то представился светловолосый, протягивая собственную ладонь для рукопожатия.

Тот самый огромный парень ответил взаимностью на подобное предложение и даже выдавил из себя улыбку.

– Я Гуня, - прогремел он – казалось, просто не умел говорить хотя бы более-менее тихо, хотя, пожалуй, какая-то надежда на нормальный, тихий разговор могла бы хоть немного да остаться.

Девушка, которая без конца крутилась от него, была Гробыней – это Ягун прекрасно помнил.

Она посмотрела на него недовольно, с некоторым отдалённым оттенком презрения, а после даже достаточно далеко отошла, словно опасаясь продолжать некое подобие разговора, который мог бы завязаться между ними.

Всё это вызывало определённые подозрения, вот только Ягун, не задумываясь ни над чем, ринулся к Екатерине, обнимая её за плечи и пытаясь поцеловать, успокоить, чтобы ей было хоть немного лучше.

Правда, Лоткова и до этого не чувствовала себя особо скованной, вот только парень никак не мог свыкнуться с этой мыслью.

– Ты должен был убить их, - вдруг прошептала на ухо Гломову Склепова, настолько тихо, насколько могла.

– Зачем?! – в его глазах мелькнуло ужасное удивление, а после он даже отпрянул от девушки. – Они нам ничего не сделали!

– Это “Тибидохс”. Когда они что-то сделают, то исправлять ситуацию будет слишком поздно, - вздохнула Склепова. – Разве ты не понимаешь, что от этого

зависит наша жизнь, всё это, что может быть между нами и что не сбудется, если нас, чёрт возьми, убьют, понимаешь ты или нет?

Последнее она сказала слишком громко, и Лоткова оглянулась, подозрительно глядя на Гробыню, но та упрямо проигнорировала блондинку.

Склеповой хотелось убедить как-то Гуню в том, что тут абсолютно все – враги, и что не следует пытаться быть предрасположенными к ним.

Нет.

Она знала, что есть люди, которым можно всё-таки доверять, но, тем не менее, этими людьми не являлись ни Лоткова, ни Ягун, которые со своими наивными глазами, с попытками втереться в доверие, вызывали только предельное раздражение.

Всё это казалось кошмарным и отвратительным. Трудно было разобраться в мыслях, которые одолевали Гробыню, но она отчаянно надеялась на то, что сможет всё-таки остаться равнодушной.

И сделать то, что ей понадобится, тогда, когда это будет обязательно нужно.

– Ты как хочешь, можешь сидеть с ними, целоваться и обниматься, а я лучше уйду сама, - наконец-то воскликнула Гробыня, но не успела даже подняться, потому что Гломов вовремя схватил её за руку.

Он смотрел на неё так, словно умолял не делать чего-то, и девушка понятия не имела, почему вдруг поверила ему в это отвратительное и странное мгновение, которое ничего хорошего бы не принесло.

Ей стало так страшно…

Так страшно, что можно было просто тут падать и больше никогда не подниматься, но пока что было явно не до этого.

– Ладно, - выдохнула наконец-то Склепова, поборов себя и внимательно глядя на Гуню. – Мы ещё немного подождём.

Он ободряюще улыбнулся, словно пытаясь её поддержать. Будто бы это всё вообще могло быть реальным.

Будто бы на “Тибидохсе” до сих пор где-то далеко существовало хотя бы какое-то понятие добра.

Добра, о котором давно уже все забыли в реальном мире и, если честно, не особо стремились вспоминать.

***

Свеколт тащила Шурасика, сильными и длинными пальцами его запястье, и не останавливалась ни на мгновение. Складывалось такое впечатление, словно он потерял любое понятие свободы по отношению к себе, и парень просто не осознавал, куда должен деваться хотя бы на одно мгновение, чтобы его никто не трогал, чтобы ему дали немного передохнуть.

Он упал, зацепившись за что-то, а после отрицательно замотал головой, словно отказываясь от чего-то.

– Как меня убьют?

Вопрос показался Ленке странным.

– В каком смысле?

Она посмотрела на него до такой степени удивлённо, словно парень только что предложил приставить ему оружие к голове.

– Ну, как ты меня убьёшь?

– Я не собираюсь тебя убивать, - пожала плечами девушка. – Я вообще абсолютно мирная и спокойная.

Шурасик не выдержал и рассмеялся; Елена рассмеялась тоже, склонив голову набок, посмотрела на него с некоторым удивлением, а после вдруг поцеловала, словно пытаясь заставить замолчать.