Нарисуй узоры болью...
Шрифт:
Может быть, она видела будущее, которое не могла осознать, может быть, это оказалось просто оттенком надежды, но Гроттер, тем не менее, продолжала смотреть в небеса и не отрывала от них бесконечного грустного взгляда. Она не знала, почему так, но, тем не менее, в этом всё равно был смысл, и она желала, чтобы наконец-то всё закончилось, чтобы весь мир оказался счастливым, хоть это и невозможно.
И однажды проснутся все ангелы, и откроются все двери – для того, кто умел верить. Для того, кто умел ждать.
Зелёные глаза
========== Боль двадцать седьмая. Защита ==========
Никогда прежде Ягун не испытывал подобного по отношению к Лотковой. Она казалась ему идеальной, прекрасной, словно солнце, и он был готов молиться на свою Катю, лишь бы никто не сделал ей плохо.
Такое отношение нельзя было назвать плохим, скорее очень даже наоборот – вот только сейчас всё в голове парня перевернулось и превратилось в слитую кровью боль, отчаянную, словно только что Екатерина убила не какую-то там женщину, а его родную, любимую бабушку.
Дело, впрочем, было даже не в убийстве. Он, замерев и не в силах пошевелиться, просто не мог отвести взгляда от того, как она огромными, жадными глотками пила мёртвую кровь.
– Она заражена, Лоткова! – внезапно подала голос Гробыня, которая, вероятно, тоже подошла совсем-совсем недавно.
Катя наконец-то отпустила руку Горгоновой и подняла взгляд на ту, чьего жениха столь хладнокровно убила, не подумав ни о том, что он был кому-то нужен, ни о том, что сам любил.
Лотковой, впрочем, вообще было всё равно. Её опьянила кровь – опьянила не хуже самого настоящего вина, которое Катя, впрочем, пробовала всего несколько раз, и теперь девушкой пошатывало.
Она не могла отыскать ни единой связующей нити между Склеповой, Медузией и какой-то невероятной заразой.
– Заражена? Чем?
Голос Лотковой звучал хрипло и в тот же момент как-то очень пискляво, словно она не открывала рот уже более чем полвека.
Ягуну же казалось, что её голос доносится из какого-то странного подземелья, о котором не следовало даже и задумываться, равно как и пытаться попасть туда и вообще оказаться внутри.
Он не ненавидел Лоткову, совсем нет – но странное ощущение отвращения, понимание того, что когда-то он целовал её в те губы, которые сейчас прижимались к запястью мёртвой женщины в попытке выпить кровь оной, всё это сложилось в одну неразрывную и, если честно, жуткую картину.
Трудно было смириться с тем, что его Катя превратилась в такое чудовище… а может, она и была такой. Ягуну самому не хотелось жить, жить без неё, вот только он не мог считать Лоткову живой.
Она, кажется, умерла не только в его глазах.
– Некромагией, наверное, - осклабившись, мстительно отозвалась Склепова. –
Катя усмехнулась. Что-то подсказывало ей, что на самом деле, стоит один раз позволить себе подобное – и всё, точка, можно больше даже не мечтать о том, что, возможно, эта зависимость когда-то исчезнет.
Скорее всего, человеческая кровь будет для неё тем, что поддерживает её жизнедеятельность.
– Некромаги тоже пьют человеческую кровь, - усмехнулась Лоткова, и её белые ровные зубы тоже, оказывается, были в крови.
Алая жидкость измазала девушке щёки, превратила её лицо в уродливую маску, которую в пору надевать тем, кто оглашает вендетту и собирается кого-то моментально, прямо сейчас убить.
Всё это казалось достаточно странным и, возможно, следовало потерять любую связь с реальностью.
Её и так не было.
Катя знала, что некромаги на самом деле никогда ничего не пили – по крайней мере, кровь мёртвых они не взяли бы в рот. Её не попробовал бы даже уважающий себя вампир, разве что только упырь.
И то вряд ли.
Упыри и вампиры – они все были банальным следствием сказок, и на самом деле ничего такого, возможно, не существовало – хотя, впрочем, Лоткова не могла утверждать ничего подобного.
Ей хотелось убедить себя в том, что на самом деле ничего подобного не существует, вот только разве в подобном был хотя бы какой-то оттенок смысла? Вряд ли, особенно если учитывать то, что, пожалуй, вокруг нет совершенно ничего хорошего, что могло бы помочь ей в осознании происходящего.
– Я убью тебя, - выдохнула Лоткова, своими глазами, которые постепенно тоже наливались кровью, глядя на Склепову. – Я разорву твою глотку на мелкие кусочки и буду пить твою кровь до дна
Кажется, у Гробыни не было ничего, чем она могла бы защищаться, но, тем не менее, это не сдерживало Лоткову.
Она считала, что нет ничего плохого в том, чтобы нападать на глупого беззащитного человека, ведь это сплошное удовольствие – перестать хотя бы в чём-то встречать бесконечное проклятое сопротивление, что до такой степени сильно раздражает.
Склепова рванулась куда-то в сторону, стараясь спасти собственную жизнь, но, тем не менее, Ягун знал, что не может допустить ничего подобного.
Его ненависть и отвращение к Лотковой в одно мгновение переродились в определённую энергию.
Конвертация.
Он не понимал, когда успел схватить какой-то камень или что-то подобное – тем не менее, этого было достаточно.
Ягун рванулся к Лотковой – и оказался каким-то образом более быстрым, чем была сама Екатерина.
Она теперь оказалась для него достаточно слабой, и парень сам толком не понимал, почему осознал это. У неё была некромагия для ненависти – капля облучения и ещё несколько литров отравленной крови.