Нарисую себе счастье
Шрифт:
Я моргнула, переваривая услышанное, и спросила робко:
— Так разве Казимир Федотович не из простых? Говорили же, что он сам заводы построил?
— Сам-то сам, да на отцовы деньги, — пожал плечами Ермол. — Федот Прохорович добрейшей души человек был, даром что из торговцев. А Казьмир лавки-то семейные частью продал, частью себе оставил. В них теперь посуду свою и продает.
Я вздохнула. Вот и не расстройся. Я-то думала, что он сильный и умный, а на отцовы деньги каждый умный человек сможет завод построить. Хотя… ему ведь всего пятнадцать было. Вот дай мне сейчас
— А как ты с Устиной-то сошелся, Ермол? — вспомнила я, когда уже в Университету подъезжали.
— Так обыкновенно. Подстерег ее у гостиницы и прямо все сказал: жить-де без тебя не могу, все сердце мне выела. Сам не знаю, что тогда на меня нашло. Помрачение какое-то!
Видно было, что воспоминания доставляют кучеру удовольствие. Он и гордится своей смелостью, и смущается ее. Но ведь хорошо же все сложилось, значит, судьба то была!
— А она от меня убежала. Уже потом Федот Прохорович меня нашел и работать на него предложил. Говорю же, редкой доброты человек был! И сын в отца пошел. Никогда бедного не обидит. Жаль только…
— Чего жаль? — встрепенулась я.
— Доктор Пиляев говорит, недолго нашему Хозяину осталось. Сердце у него слабое. Помрет скоро, все Ольге останется. А она, конечно, хорошая, да разве ж справится с таким хозяйством-то?
Глава 8. Дом вверх дном
Всю обратную дорогу домой я пыталась придумать, как можно Долохова спасти. Неужто у целителей никакого средства нет?
Нравился мне Хозяин. Хороший он. Ему бы жить и жить, сколько добра мог бы принести людям! Как это — помрет скоро? Нет, я не согласна! Нужно будет с мэтром Пиляевым переговорить. Может, он чего подскажет.
Ермол завез меня домой — крюк небольшой был. Я только обрадовалась. Поутру на фабрику приду сама, как и положено, пока что с семьей чаю попью — пряники вкусные очень оказались — да новыми ботинками похвастаюсь.
— Ох и не нравится мне все это, Мариша, — неожиданно сказала мать. — Слишком все гладко складывается. И денег-то тебе заплатили, и ботинки новые, и домой с кучером возят. Не может быть все так хорошо. Жди беды.
Накаркала, конечно же.
Утром, когда я к фабрике пришла, мне сторож сказал, что Хозяин еще не приехал. Странно, он не опаздывает никогда. Ну, может дела какие задержали?
Меня пустили в кабинет. Я села, разложила листы. Немного порисовала, потом вспомнила, что надобно спросить про цвета красок в рисовальной мастерской. Сходила, поболтала с мужчинами, до обеда рисовала палитру.
Казимир не приехал.
После обеда сидела в мастерской у теток, рассказывала, как давеча ездила в город. Срисовывала узоры с чашек, попробовала сама раскрашивать. Получалось вполне недурно.
Казимира так и не было.
Когда прозвенел колокол окончания рабочего дня, я вышла за ворота, и ноги сами собой понесли меня совсем по другой дороге. Не по тропке, что к деревне вела, а к широкому тракту. На душе было тревожно, я все чаще вспоминала слова Ермола, и мне мерещилось, что в долоховской усадьбе застану я слезы и траур. Что я скажу, если окажется, что с Казимиром
Ах да! Скажу, что отчеты принесла финансовые. Эх, почему утром не догадалась так поступить?
До усадьбы добралась уже ночью, в кромешной тьме. Небо затянуло тучами, не видно ни луны, ни звезд. Но не страшно, чего на дороге-то бояться? Вот в лесу — там волки воют, давеча кто-то из мужиков слышал их вой. А на дороге разве что ногу подвернуть можно, но у меня ботинки куда удобнее прежних. Я молодая и ловкая, что мне будет?
И как так вышло, что за чужого, в общем-то мужчину, я переживаю больше, чем за родную матушку? Матушка, конечно, под присмотром Ильяна, но и Казимир Федотович не один, с ним сестрица.
В усадьбе горели все окна, и это был знак недобрый. Спать пора, а они чего, танцы устроили или званый ужин? Или гости у Долоховых? Нет, двор пуст. Ни ландолетов, ни прочих… дрындулетов. Волнуясь, я постучала в двери. Прислушалась. Еще раз постучалась.
— Кого там черти… а, Маруш, — Ермол посторонился, меня впуская. — А у нас беда, Маруш.
— С хозяином что-то? — дернулась я. — Живой?
— Живой-то живой. У нас Ольга Федотовна из дома сбежала.
— Да ладно? — ахнула я. — Как так-то?
— Ага. С лекарем.
— С Пиляевым?
— С ним, с голубчиком. Ой, что делается!
— С кем-то там сплетничаешь, старый чорт? — выглянула в холл Устина. — А, Маруш! Проходи, чего встал? Ужинать будешь?
— Я это… — стушевалась я. — По делу важному. С документами для Казимира Федотыча.
— Нельзя с документами! — строго ответила экономка. — Доктор велел Хозяину отдыхать. Никакого беспокойства!
— Тот самый доктор, что умыкнул его сестрицу? — невинно полюбопытствовала я. — Ясно-понятно.
На лице женщины отразилось понимание, она сдвинула брови и зашипела:
— Вот охальник! Только пусть появится, я его метлой отлуплю!
— Отлупишь ты, как же, — буркнул Ермол. — Ты мышь-то прибить не можешь, меня зовешь.
— Так то мышь, существо глупое и невинное! Природа у нее такая — крупы жрать! А доктор этот — подлец и негодяй, нашу душеньку соблазнил…
Я хмыкнула, представив, как уставший, невзрачный Пиляев обхаживает гордую красавицу Ольгу. Спорим, все было наоборот? Пока супруги ругались, проскользнула за их спинами и бросилась вверх по лестнице. В спальню к Казимиру. Сердце в груди колотилось, дыхание перехватывало. Только бы не помер!
Громко постучала в двери и выдохнула облегченно, услышав сердитый голос:
— Чего надобно?
— Это Маруш, — робко проблеяла, понимая, что сейчас пойду к черту, как и полагается по всем правилам приличия.
— Наконец-то! Проходи быстро!
Удивленно почесав нос, я проскользнула в комнату.
Казимир Федотович был помят и бледен, но глазами сверкал воинственно. Я им невольно залюбовалась. Красивый ведь мужчина, даром что в возрасте. Взгляд ясный, лицо умное, благообразное. Плечи широкие, могучие. Грудь волосатая, как у медведя, в расстегнутой рубахе виднеется. Даже такой, усталый и больной, Долохов не выглядел немощным.