Нарисую себе счастье
Шрифт:
Осознав, что я беззастенчиво разглядываю не слишком одетого мужчину, почувствовала, что щеки вспыхнули огнем. Хорошо, что свет тусклый. Авось не разглядит Казимир Федотыч, куда я глазела.
— На заводе был?
— А как же. Рисовал с самого утра. Палитру вам разложил и самые разные узоры.
— Работа кипит?
— Все трудятся неустанно.
Казимир слабо улыбнулся и кивнул.
— Отныне тут, в моем кабинете рисовать станешь. И по всяким поручениям ездить. Ермол мне пока не нужен, в твоем распоряжении будет.
Я
— А что произошло-то?
— Приступ меня сердечный хватил, — вздохнул Долохов. — Добегался. Но ничего, как видишь — не помер.
— А… это потому, что ваша сестра… ну…
— С Пиляевым сбежала? — оскалился мужчина. — Нет, раньше. Мы с Ольгой разругались к чертям собачьим, вот я и упал. Глупо вышло. Я ведь ее защитить хотел, Маруш.
— Это как?
— Налей мне отвара, садись и слушай. Где я неправ был?
Пока я наливала из маленького чайничка густое травяное зелье, Казимир недовольно пыхтел, а потом пожаловался:
— Верно ты мне говорил, что нет у Ольги защитника, кроме меня. Я думал-думал и решил выдать ее замуж побыстрее. Жениха предложил хорошего, Демку Гальянова. Они с Ольгой давно нравятся друг другу.
Я едва сдержалась, чтобы вслух не выругаться. Он серьезно? С его-то тактом и чувствительностью как у медведя? Поди сестру вызвал и бухнул: дескать, Оля, готовься свадьбу играть через неделю. Представила реакцию гордой Ольги и зажмурилась. Вероятно, она орала и ногами топала. Даже я бы орала, что уж говорить.
— Что, не так нужно было? — верно истолковал мои гримасы Долохов. — Да понял уж, что не так. Надо было все ей объяснить, да как сказать-то, что мне недолго осталось? Что хочу позаботиться о ней, чтобы всякие проходимцы после моей смерти на нее охоту не устроили?
— Вы себя не хороните, — пробормотала я, принюхиваясь к чайнику. Интересно, мне можно хлебнуть? Что-то я тоже разволновалась. Или лучше ромашки с мятой у Устины попросить? А еще лучше — вина крепкого. — Рановато в могилу собрались. Что-то не похожи вы на умирающего-то.
— Марк, подлец, сидел возле моей постели едва ли не до утра. А потом уехал, понимаешь, да не один, а с Ольгою. Что будет-то?
Я подумала немного и усмехнулась. А что будет? Ольга не из той породы, чтобы с любовником сбегать. Женится соколик на нашей лебедушке, никуда не денется. Об этом я Казимиру уверенно и сообщила.
— То-то и оно, что женится, — сумрачно вздохнул он. — А толку? Заводы кому отойдут? Докторишке они даром не нужны, он и не разбирается в керамике ничуть. У него другая страсть. Гальянов хоть прибрал бы к рукам, да Ольгу б холил и лелеял.
— Теперь мэтр Пиляев будет вашу сестру холить и лелеять, — напомнила я, пряча улыбку.
— Как появится тут, я ему и холку намну, и лелейку оторву, — пообещал Казимир. — Уж, жрать хочется. Сгоняй на кухню, принеси чего-нибудь, — и грустно добавил: — Только не жареное и не острое.
Я кивнула. Слава
На кухне заплаканная Устина безропотно выдала мне чашку постного супа и два вареных яйца, а когда я сказала, что Казимир, конечно, должен теперь страдать не только от сердечной боли во всех смыслах, но и от голода, поморщилась и пообещала еще потушить кролика с овощами. Если на ночь томиться оставить, то должно быть вкусно.
Я отнесла поднос с едой наверх.
— Покормить, чай, вас, Казимир Федотович?
— Дурак ты, Маруш. Салфетку подай и подержи подушку.
Пока Долохов трапезничал, я его развлекала своими выдумками про альбомы с палитрою и цветочными элементами.
— И все же, я думаю, трафареты лишними не будут. У вас ведь для чашек пресс-формы имеются? Я в гончарном цеху была, видела. Шмяк-шмяк — и чашка готова. Только лишнее обрезать и ручку налепить.
— Предположим.
— Так нельзя ли по этой же форме из тонкого фарфора сделать чашку с дырками? Мазнул — вот и листок. Другую наложил — вот и цветок. А остальное вручную дорисовать. Куда быстрее выйдет. И главное, навыки рисования не нужны, любой дурак справится.
— Не нужно фарфора, — мотнул головой Казимир, доедая яйца. — Стекло. Оно прозрачное и его легко вымыть. Хрупкое, так и фарфор бьется. Мне в стекольном цехе сколько угодно чашек наштампуют, а шаблон я сам сделаю, там не сложно. Хотя даже и самому не придется, ведь можно пуансон сразу с рельефом выточить!
Оживился, щеки порозовели. С жаром начал мне рассказывать, что стекло удобнее, чем фарфор, что качество для шаблона не так уж и важно, что можно даже переплавку на них пускать. Я любовалась им и улыбалась невольно: вот что значит — человек свое дело больше жизни любит!
— Да и стекло цветное можно в дело пустить! Пока ровный цвет не выходит, пущай трафареты штампуют, все в дело уйдет. Вот что, Маруш, с тебя чертеж для пуансона, сможешь? Нужно вымерять все, вплоть до толщины стенок. И нанести узоры. Нет, не сможешь, поди, ты же не чертежник. Нужно мастера в Большеграде найти… Или вот Миланку Синегорскую попрошу, она как раз Университет закончила, ей это просто будет.
— Да глупости говорите, Казимир Федотыч, — возмутилась я. — Чего проще-то? Взять чашку сырую, стеклом облить — вот и слепок. А глину вымыть.
— Да если бы так просто все было, Маруш! Стекло-то кипящее. Что с глиной будет, не догадываешься?
— Ну так маслом смазать и в воск окунуть, — буркнула я, краснея. — А уже по воску шаблон делать.
— Так-то из глины получится, воск при обжиге вытечет. Со стеклом сложнее будет… — Казимир вдруг замер и широко раскрыл глаза. — А ну, бумагу и карандаши мне из кабинета неси быстро! Я придумал, как круглые кувшины делать! Ну такие, как в Икшаре через плечо носят. И как я раньше не догадался! Если восковое кольцо сделать да глиной его облепить…