Наш общий друг (Книга 3 и 4)
Шрифт:
– Думали так только сначала, Лиззи? А что вы думали потом? Что я дурной человек?
– Нет, я этого не говорю. Я этого не думаю. Прошла первая радость, прошло первое удивление, что меня заметил человек, так непохожий на всех, кого я знала раньше, и тогда мне стало ясно: не надо нам было встречаться.
– Почему?
– Потому что я вам не ровня, - чуть слышно ответила она.
– Потому что все это безнадежно и ни к чему не приведет. Пощадите меня.
– А обо мне, Лиззи, вы подумали?
– с укоризной спросил он.
– Нет, мистер Рэйберн. До сегодняшнего вечера не думала.
– Позвольте узнать, почему?
–
Душевная чистота, с которой она открыла в этих словах частицу своей любви и своей боли, на миг проникла ему в сердце. Он обнял ее, словно она умерла и в смерти стала для него святыней, и поцеловал в лоб, как целуют умерших.
– Я обещал оставить вас одну. Позвольте хотя бы издали следовать за вами. Уже стемнело... вы так взволнованы.
– Я привыкла ходить одна по вечерам. Прошу вас, не провожайте меня.
– Хорошо, попытаюсь... Даю слово сделать все, что в моих силах, Лиззи, но других обещаний сегодня не ждите.
– Мистер Рэйберн, пожалейте и меня и себя и уезжайте отсюда завтра утром.
– Попытаюсь.
Юджин сказал это с необычной для него серьезностью. Она подала ему руку, быстро отняла ее и зашагала вдоль берега реки.
– Неужели Мортимер поверил бы этому?
– пробормотал он, оставшись один.
– А я сам верю?
Оба вопроса относились к тому обстоятельству, что на руке, которой он прикрывал глаза, были слезы. "Вот нелепость! Если бы кто увидел меня сейчас!" - тут же мелькнуло у него в голове. А следующую мысль родило недовольство той, кто была причиной этих слез: "Но все-таки моя власть над ней бесспорна, что бы она там ни говорила".
Подумав это, он вспомнил ее лицо, когда она опустила голову, не выдержав его взгляда. И как и в первый раз, тревога почудилась ему в ее мольбах и в слабости, которую ей не удалось преодолеть.
– Она любит меня! А такая сильная натура должна быть сильной и в любви. Она не может отдаваться одному чувству всецело, другому наполовину, а в третьем проявлять малодушие. Нам с ней придется быть верными себе до конца. Если моя натура поминутно взыскивает с меня, ей тоже не избежать этого.
Продолжая разбираться в самом себе, он думал: "А если жениться на ней? Если пойти на такую нелепость, как переписка с МПР по этому вопросу? Узнав о моей женитьбе, МПР, безусловно, призовет на помощь все свои умственные способности. Какими же доводами он вооружится против меня, законника? "Тебе претила женитьба ради денег и ради положения в свете, так как перед тобой маячил страшный призрак - скука. А ты не боишься заскучать, если женитьба не принесет тебе ни денег, ни положения в свете? Ты отвечаешь за себя?" И законник, несмотря на все свое адвокатское красноречие, в глубине души должен будет признать: "Правильно рассуждаете, МПР! Я за себя не отвечаю".
Призвав на помощь свое обычное легкомыслие, Юджин вдруг почувствовал всю недостойность и пошлость такого тона там, где речь идет о Лиззи.
– Да...
– продолжал он через минуту.
– Хотел бы я видеть человека (Мортимер исключается), который взялся бы убеждать меня, что это чувство к красивой и достойной девушке, против моей воли родившееся во мне, не настоящее и что я не останусь
Он медленно зашагал вдоль берега, продолжая отчитывать себя:
– Скажи, чудовище, почему ты ставишь на одну доску невесту, которую тебе деловито подыскал твой отец, и ту девушку, которую ты нашел сам и к которой тебя влечет все больше и больше? Осел! Это называется у тебя логикой?
И снова его мысли вернулись к той минуте, когда он впервые почувствовал свою власть над ней и когда она открыла ему сердце. Не уезжать отсюда, испытать ее еще раз - таково было опрометчивое решение, к которому он пришел. Но вот опять: "Юджин! Юджин! Юджин! Нехорошее дело ты задумал!" И в ответ на это:
– Дорого бы я дал, чтобы заставить Лайтвуда умолкнуть! Его звон смахивает на погребальный.
Подняв голову, он увидел, что молодой месяц уже высоко стоит над деревьями и звезды начинают мерцать в небе, меняющем желтовато-красные тона заката на спокойную синеву летней ночи. Тропинка все еще вела его вдоль берега. Он круто повернул назад и увидел перед собой человека, который так близко шел следом за ним, что ему пришлось отступить в сторону, чтобы избежать столкновения. Человек нес на плече не то сломанное весло, не то багор, не то кол и, точно не заметив его, прошел мимо.
– Эй, приятель!
– крикнул Юджин ему вдогонку.
– Ты что, ослеп?
Тот ничего не ответил и молча продолжал свой путь.
Юджин Рэйберн пошел дальше, заложив руки за спину и думая свою думу. Он миновал стадо овец, миновал калитку - сюда уже доносились звуки с деревенской улицы, и подошел к мосту. Деревня, гостиница, где он остановился, и бумажная фабрика были по эту сторону реки. Вспомнив, однако, что на том берегу есть уединенная заводь с густой кромкой камыша, и чувствуя потребность в тишине и одиночестве, он перешел мост и отправился дальше, поглядывая то на звезды, которые точно кто-то зажигал в небе, то на воду, где они вспыхивали глубоко-глубоко одна за другой. Его взгляд скользнул по мосткам причала под ивой и по небольшой лодке, привязанной к сваям, торчавшим из воды. Тень в этом месте лежала такая черная, что он задержал шаги, вглядываясь в темноту, потом снова пошел дальше.
Журчанье воды рождало ответное беспокойство в его нелегких раздумьях. Он с радостью дал бы им уснуть, а они не затихали, подобно речному потоку, и, подхваченные сильным течением, неслись к одной цели. Тускло поблескивая в лунном свете, струйки воды то и дело меняли узор, начинали лепетать по-новому, и подобно им, непрошеные дурные мысли мелькали у Юджина в голове.
– О женитьбе на ней нечего и думать, - произнес он вслух.
– Отказаться от нее тоже нельзя. Вот положение!
Мост остался далеко позади. Прежде чем повернуть, он подошел к самому берегу и посмотрел на отраженное в реке ночное небо. И вдруг, одновременно с оглушительным треском, ночное небо в реке словно раскололось, в воздухе вспыхнули огненные зигзаги, и звезды вместе с месяцем рухнули вниз, на землю.