Наш общий друг (Книга 3 и 4)

Диккенс Чарльз

Над Брэдли тяготело еще одно проклятие: навязчивая идея, изнурительная и изнуряющая хуже всяких угрызений совести. Угрызения совести ему были неведомы, но преступнику, который держит этого мстителя в узде, все же не избежать другой медленной пытки: он непрестанно повторяет мысленно свое злодеяние и раз от разу тщится совершить его все лучше и лучше. В защитительных речах, в так называемых исповедях убийц, неотступная тень этой пытки лежит на каждом их лживом слове. Если все было так, как мне приписывают, мыслимо ли, чтобы я совершил такую-то и такую-то ошибку? Если все было так, как мне приписывают, неужели я упустил бы из виду эту явную улику, которую

ложно выставляет против меня злонамеренный свидетель? Такая навязчивая идея, выискивающая одно за другим слабые места в содеянном, чтобы укрепить их, когда уже ничего изменить нельзя, усугубляет злодеяние тем, что оно совершается тысячу раз вместо одного. И эта же направленность мысли, точно дразня озлобленную, не знающую раскаяния натуру, карает преступника тягчайшей карой, непрестанно напоминая ему о том, что было.

Брэдли шел в Лондон в оковах своей ненависти и жажды мести и придумывал, как бы он мог утолить и то другое - утолить лучше, чем это у него получилось. Орудие можно было найти более верное, место и час - более подходящие. Нанести человеку удар сзади, в темноте, на берегу реки - не так уж плохо, но следовало сразу лишить его возможности сопротивляться, а он повернулся и сам кинулся на своего противника. И вот, чтобы поскорее прекратить борьбу и покончить с этим, пока кто-нибудь не подоспел на помощь, пришлось второпях столкнуть его, еще живого, в реку. Случись все заново, он сделал бы по-другому. Скажем, окунул бы его с головой в воду и подержал там подольше. Скажем, нанес бы первый удар так, чтобы наверняка убить. Скажем, выстрелил бы в него. Скажем, удушил бы. Скажем, так, скажем, этак. Скажем как угодно, лишь бы избавиться от этих неотступных мыслей, потому что они ни к чему не приведут.

Учение в школе началось на следующий день. Школьники не заметили никакой или почти никакой перемены в учителе, так как выражение лица у него всегда было сосредоточенно хмурое. А он весь урок делал и переделывал свое черное дело. Стоя перед доской с куском мела в руке, он вспоминал то место и думал: если бы выше или ниже по реке, может там глубже и берег круче? Ему хотелось нарисовать это мелом на доске. Он проделывал все сызнова, каждый раз стараясь сделать лучше, и за молитвой, и за устным счетом, и за опросом учеников - весь день, с первого до последнего урока.

Чарли Хэксем сам стал теперь учителем, но в другой школе, под началом другого. Был вечер. Брэдли ходил взад и вперед по своему садику под устремленным на него из-за спущенной шторы бдительным оком кроткой маленькой мисс Пичер, которая только успела подумать, не предложить ли ему свой флакончик с нюхательными солями от головной боли, как вдруг ее верная приспешница Мэри-Энн подняла руку.

– Да, Мэри-Энн?

– Разрешите, мисс Пичер? Молодой мистер Хэксем идет в гости к мистеру Хэдстону.

– Прекрасно, Мэри-Энн.

Мэри-Энн опять подняла руку.

– Говори, Мэри-Энн.

– Мистер Хэдстон поманил пальцем молодого мистера Хэксема и вошел в дом, не дожидаясь его, а теперь, мисс Пичер, он тоже вошел и затворил за собой дверь.

– Отлично, Мэри-Энн.

Мэри-Энн снова протелеграфировала поднятой рукой.

– Ну, что еще, Мэри-Энн?

– Мисс Пичер, им, наверно, темно и неуютно со спущенными занавесками.

– О вкусах не спорят, - сказала мисс Пичер и, положив руку на корсаж своего скромного платья, подавила грустный вздох.
– О вкусах не спорят, Мэри-Энн.

Отворив дверь в комнату, Чарли увидел в ее желтоватом сумраке своего старого друга

и остановился на пороге.

– Входи, Хэксем, входи.

Чарли шагнул вперед - пожать протянутую ему руку и снова остановился. Налитые кровью, опухшие глаза учителя с усилием встретили его испытующий взгляд.

– Мистер Хэдстон, что случилось?

– Случилось? Где?

– Мистер Хэдстон, вы слышали?.. Про этого... про мистера Юджина Рэйберна? Говорят, его убили?

– Значит, умер!
– воскликнул Брэдли.

Он облизнул губы, осмотрелся по сторонам, перевел взгляд на своего бывшего ученика, не спускавшего с него глаз, и потупился.

– Я слышал об этом злодеянии, - сказал Брэдли, не в силах унять дрожь в губах, - но не знал, чем оно кончилось.

– Где вы были, - понизив голос, сказал мальчик и сделал шаг вперед, где вы были, когда это произошло? Нет! Стойте! Я ни о чем не спрашиваю. Не отвечайте на мой вопрос. Если вы заставите меня выслушать свое признание, мистер Хэдстон, я не умолчу ни об одном вашем слове. Подумайте! Остерегитесь! Я все выдам, я выдам вас! Да! Выдам!

Тяжко было несчастному выслушать это отречение. Предельное, полное одиночество наложило на него свою тень.

– Говорить надо мне, а вы молчите, - продолжал юноша.
– Если вы скажете хоть слово, это вас погубит. Я покажу вам ваше себялюбие, мистер Хэдстон, ваше безудержное, неукротимое себялюбие, чтобы вы поняли, почему я не хочу и не могу больше иметь с вами дело.

Брэдли взглянул на Чарли Хэксема так, будто это был школьник, который отвечал урок, давно знакомый и смертельно надоевший учителю. Но что он мог сказать теперь своему бывшему ученику?

– Если вы причастны... я не уточняю меры вашей причастности... к этому убийству, - продолжал юноша.
– Если вам известно о нем... что бы то ни было... Если известно, кто его совершил... на большее я не намекаю... вы причинили мне такой вред, которого простить нельзя. Мы с вами вместе были у него в Тэмпле, где я высказал ему свое мнение о нем и под свою ответственность высказался и о вас. Мы с вами вместе следили за ним, вместе надеялись, что моя сестра опомнится и оставит его. Мы действовали заодно, и я всячески способствовал вашему намерению жениться на моей сестре. И теперь, преследуя свои цели, вы навлекли на меня подозрение? Такова-то ваша благодарность мне, мистер Хэдстон?

Брэдли сидел, глядя прямо перед собой, в пустоту. Как только Хэксем умолкал, он обращал к нему взгляд, точно понукая его поскорее ответить урок, и дело с концом. И как только юноша снова начинал говорить, лицо Брэдли снова превращалось в застывшую маску.

– Я буду с вами откровенен, мистер Хэдстон, - продолжал Чарли Хэксем, угрожающе мотнув головой.
– Сейчас не время притворяться, будто я не знаю того, что знаю... кроме некоторых обстоятельств, о которых вам лучше молчать. Так вот, слушайте! Если вы были хорошим учителем, я был хорошим учеником. Такой ученик делал вам честь и, завоевывая доброе имя себе, в той же мере завоевывал его и своему учителю. Так вот, поскольку мы ни в чем не уступаем друг другу, я хочу показать, как вы меня отблагодарили за мое содействие вам во всем, что касалось сестры. Вы скомпрометировали меня, так как нас видели вместе, когда мы сталкивались с этим мистером Юджином Рэйберном. Вот ваша благодарность. Если мое доброе имя и мое решение прекратить с вами всякую связь помогут мне выпутаться, вашей заслуги тут не будет, мистер Хэдстон, я припишу ее только себе. Вы моей признательности не заслужите.