Наше дело — табак
Шрифт:
– В милицию всех таскают. Милиция в коммерческие дела лезет. Меня допрашивали.
– Что сказала?
– Что ничего не знаю, - произнесла Лена со вздохом.
– Я же правда ничегошеньки не знаю о ваших делах.
– Правильно.
– Он вновь почувствовал вкус апельсинового сока на губах и ощутил, как по телу разливается холод и в висках начинает стучать кровь. Иди...
Через пару дней он почувствовал, что произошел окончательный перелом в болезни - но только физический. Психологически же становилось только хуже. Страхи и воспоминания вгрызались все глубже под кожу, как насекомые-паразиты.
Он
– Черт, черт... Глушак мертв... Он всхлипнул.
– Мертв. Царствие ему небесное...
С этого момента он зациклился на этой фразе, не забывая ее повторять, впадая в черные думы. С каждым днем он все больше погружался в тяжкую депрессию, порой переставая адекватно воспринимать окружающее. Он все сильнее ощущал вкус этого проклятого апельсинового сока на губах, хотя с того дня, когда он резким взмахом опрокинул стакан с ним, сок ему больше в палату не приносили. Лену его состояние пугало все больше.
– Арнольд, ты доведешь себя, - всхлипывая, говорила она, сидя у его постели и с болью глядя на него.
– Я выкарабкаюсь, Ленок... Я сам должен. Один попытаться ... Ты лети.
– Ты что?
– Езжай домой...
– Я не могу тебя оставить!
– Ничего... Я сам... Мне нужно вернуться... Я должен вернуться...
– как сумасшедший бормотал он.
– Арнольд!
– Езжай, сказал!
– закричал он, лицо перекосила судорога, и Лена отпрянула. Она никогда не видела его таким.
– Хорошо.
– Я вернусь...
Глава 6. УСЛУГИ ОТМОРОЗКА
– Тебе делать ничего не надо. Только посидишь и щеки понадуваешь... Ты одним видом давишь.
– Иосик нервно теребил за край кожаную папку, которая и так уже была порядком истрепана, став жертвой вечно шалящих нервов своего хозяина.
– Сколько положишь, бизнесмен?
– скучающе осведомился развалившийся на заднем сиденье машины Пробитый.
После стычки на дороге в Суворовском районе, когда он стрелялся с уголовным розыском, Пробитый внешне сильно изменился - побрился наголо, начал отращивать усы и на себя, в общем, стал похож намного меньше.
– Пятьсот баксов, - сказал Иосик.
– Долг сколько?
– Четырнадцать тысяч.
– Я что-то не догоняю; Если четырнадцать тысяч долг, то откуда пятьсот? так же лениво удивился Пробитый.
– Я же тебя не долги выбивать приглашаю. А посидеть в кабаке один вечер.
– А где старобалтийские пацаны, крыша твоя?
– Им сюда лезть не обязательно. Это мои дела.
– Чего зажилили?
– Партию молока.
Иосик гонял из Прибалтики молочные продукты, на этом в последние годы хорошо поднялся. С Пробитым он учился в одной школе, но, всякий раз встречаясь с ним, даром что знал его давно, вел себя с опаской - так надлежит обращаться с ядовитыми змеями. Он предпочитал со школьным приятелем в делах не связываться, но так уж приперло, что ему нужен был для разговора с недобросовестными партнерами именно такой человек.
–
– И то потому, что я сегодня добрый. И в бегах.
– Хорошо, - кивнул Иосик.
– И выступаю как одиночка, а не от имени Корейца.
– Годится, - с меньшей радостью кивнул Иосик, впрочем, отлично понимавший, что от имени Корейца такие услуги стоят куда дороже.
– Когда переговоры?
– Через два часа. У Артурчика.
– Это кабак за зерносовхозом?
– Ну да. "Ручеек".
– На твоей тачке двинем. Мне светиться не резон.
Пробитый знал, что его ищет вся милиция. Но так же знал несколько фокусов, как избегать встреч с ней. А поддельные документы он выправил по случаю еще давно - был у него приятель, который паспорта штамповал - лучше, чем в Гознаке, выходили. Правда, плохо кончил, нашли бедолагу с перерезанным горлом - то ли кому-то не тому что-то продал, то ли стал чему-то свидетелем, но скорее всего просто деньги зажал - до денег очень уж жаден был.
– На моей так на моей, - обрадованно кивнул Иосик, царапая ногтем свою многострадальную папку.
...Два года назад беженец из Баку Артур на идущей на Запад трассе в Суворовском районе за зерносовхозом поставил шашлычницу. Дела вдруг пошли в гору - а чего им не идти, когда налогов не платишь. Еще родственники помогли, и вот уже вознесся ресторанчик из нескольких бунгало, который назывался "Ручеек". Кормили здесь терпимо. Место было тихое, хорошо просматривалось со всех сторон, так что сюда для задушевных разговоров нередко наведывалась полесская братва средней руки. После одной такой беседы в бунгало осталось два истекающих кровью раненых с огнестрельными, Артура сильно трясли местные компетентные органы, но потом отвязались, и заведение продолжало работать в прежнем режиме.
В двадцать ноль-ноль Иосик со своим сопровождающим сидел за столом в отдельном деревянном домике. Пробитый посасывал пиво с высокомерно-снисходительным видом, как умел делать это только он. Он даже шнурки умел завязывать так, словно демонстрировал, что люди вокруг него просто вши недодавленные. Это талант, и хитрый, ушлый Иосик всегда ему завидовал - сам-то он больше мельтешил и проклинал себя за несолидность.
– Десять минут девятого время, между прочим, - отметил Пробитый, поглядев на часы.
– На восемь договаривались?
– На восемь.
– На стрелки опаздывают только фраера, - сказал Пробитый.
– Опоздавший платит. Но это у людей. Как у вас принято - не знаю,
– Слушай, ты и тут давишь, - обиженно произнес Иосик.
– Чего?
– удивленно и угрожающе осведомился Пробитый.
– Ничего...
Появились они в двадцать минут девятого. Приехали на двух машинах - сером мятом "Фольксвагене-Пассате" и будто только сошедшем с конвейера темно-вишневом "Вольво-340". Их было четверо. С мощной шеей, лысоватый, высокий, в белой рубашке и светло-бежевых брюках тип, говоривший явно с прибалтийским акцентом, был у них главным. Его охраняли трое "торпед" - Пробитый оглядел их критически. Кореец таких не держал. Жидковаты. Повадки не те - слишком задиристые, как у дворняг. Пробитый сам любил вести себя вызывающе. Но он имел на это право. А эти? Вопрос.