Наши уже не придут 5
Шрифт:
— О перевороте в Западной Польше ты ведь слышал? — поинтересовался Иосиф Сталин.
— Конечно, слышал! — вздохнул Немиров. — Ты опять издалека начинаешь? Сейчас ещё спроси моё мнение о том, что это могло бы значить для всех нас и так далее…
— Ладно, — поморщился Сталин. — Мосцицкий в Подольске, а у Литвинова в кабинете сидит новый начальник государства Польского Бронислав Перацкий.
— Мне знакома эта фамилия… — произнёс Аркадий.
— Эйтингтон принёс мне это дело, — приподнял Сталин папку, лежавшую на столе. — Подозрительная история,
Немиров раскрыл папку и погрузился в чтение.
Содержимое папки сухо и официально повествовало о попытке покушения на министра внутренних дел Западной Польши Бронислава Перацкого, осуществлённой украинскими националистами. Произошло это в 1934 году, в Познани.
Польские силовики поймали группу исполнителей, допросили её и выяснили, что организаторы сидят в Польской ССР. Это был первый и, пока что, последний контакт силовиков Западной Польши с советским КГБ.
Оперативники Эйтингтона взяли след, вышли на организаторов и ликвидировали их в Варшаве. В списке убитых фигурировал заказчик покушения — Степан Бандера. Эта молниеносная операция на время обезглавила польскую ячейку ОУН.
— Перацкий является ярым националистом, не хуже тех, которые хотели его убить, — поделился сведениями Сталин. — За переворотом стоит он, со своими ближайшими сторонниками из МВД государства Польского.
Переворот в Польше произошёл недавно и не на ровном месте.
Лига наций провела в Берлине трёхдневную конференцию с 3 по 5 февраля, на которой обсуждались территориальные обмены за счёт Польши, существование которой все делегаты конференции признали «нецелесообразным в текущей политической ситуации». Последнее — это цитата Чемберлена.
Резолюция по итогам Берлинской конференции, подписанная всеми участниками, была отправлена в Познань, президенту Мосцицкому.
Согласно резолюции, Верхняя Силезия должна быть добровольно передана под управление Чехословакии, а остальная часть Польской республики — под управление Германского рейха. Соответственно, всё польское правительство с 6 февраля 1939 года признано считать нелегитимным.
В тот же день, через полчаса после получения резолюции, Мосцицкий её подписал и, по-видимому, начал собирать вещи.
Правительство и народ отреагировали мгновенно: в Познания прошла многотысячная демонстрация, закончившаяся «государственным переворотом» — чисто технически, в тот момент уже нечего было «переворачивать», так как Мосцицкий с семьёй и сторонниками уже ехал в сторону советско-польской границы…
— А почему он в Подольске? — спросил вдруг Аркадий.
— А где ещё? — нахмурил брови Иосиф Виссарионович. — Это же протокол Эйтингтона.
— Нет, — поморщился Немиров. — Я имею в виду, почему он бежал именно к нам? Не в США, не в Южную Америку, а в СССР. Почему?
— Во-первых, он знает, что мы его никому не выдадим — друзей у нас нет, — начал Сталин. — Во-вторых, тяжело президенту несуществующей страны преодолеть границы потенциально враждебных стран.
— А второй чего хочет? — спросил Аркадий.
— Вот поэтому мы с тобой сейчас и говорим, — улыбнулся Иосиф Виссарионович. — Он хочет «Чехословацкий вариант». Умоляет Литвинова санкционировать рассмотрение Верховным Советом вопроса о вводе советских войск в Польскую республику. Хорошо подготовился, кстати — это я почти дословно процитировал. И как у нас решения принимаются, он уже знает. А ещё он очень хочет поговорить с тобой.
— Посмотрим, — произнёс Немиров. — Поговорить-то я могу, но только о чём? После Чехословакии Верховный Совет сильно вряд ли захочет повторять что-то подобное.
— Понятно, что мы сейчас просто ждём, — кивнул Сталин. — Но стратегически-то это выгодно — встречать врага ближе к его границам и подальше от своих.
— Невыгодно, — покачал головой Аркадий. — У нас все оборонительно-наступательные планы разработаны с учётом текущей диспозиции и Линии Ленина. Менять диспозицию — менять все планы. У нас просто нет времени на всё это. Нет ничего хуже, чем бой на марше, на незнакомой территории. А если мы введём войска в Польшу и спровоцируем этим немцев, то этот бой будет не просто на незнакомой территории, а ещё и без нормальной логистики. Мы, в таком случае, скорее всего, проиграем. Сценарий очень плохой.
— Шапошников сказал мне примерно то же самое, — кивнул Сталин. — А что делать с поляками, которые будут биться против чехословаков и немцев? Они ведь будут разбиты и начнут отступать. И у них есть ровно два варианта: в море или в Польскую ССР. Вот в чём проблема.
— Да какая это проблема? — спросил Аркадий. — Вооружённых солдат мы пропускать не будем, интернируем их в приграничные лагеря — а дальше фильтрация и репатриация в единственное, на данный момент, польское государственное образование.
— Хм… — хмыкнул Сталин. — Интернирование польских солдат — это хорошая идея. А что с гражданскими лицами?
— Считай это воссоединением одной большой польской семьи, — усмехнулся Немиров. — Лагеря для беженцев, фильтрация и принятие гражданства Польской ССР или выдворение. Опыт у нас есть.
— Да, есть, — кивнул Сталин. — Вот тебя послушаешь и кажется, что нет у нас никаких проблем…
— Так у нас настоящих проблем и не было никогда! — заулыбался Аркадий. — У нас что ни день, то возможности!
Глава двадцать первая
Полонез
*15 февраля 1939 года*
Длинная вереница обозов медленно продвигалась на восток. Женщины, дети, старики — везут на конных подводах и собственных плечах свой скарб.
— Бегут… — произнёс подхорунжий Мечислав Довбор с неодобрением в тоне.
— А что им ещё остаётся? — спросил его поручик Ян Скрупский. — Остаться здесь?
— Можем ведь отбиться… — ответил на это Довбор.