Наши за границей
Шрифт:
— Батюшки! Эйфелева башня вдали! Я ее сейчасъ по картин узнала. Николай Иванычъ! Радуйся, мы подъзжаемъ къ Парижу.
— Да что-ты! — подскочилъ къ окну Николай Ивановичъ.
— Вонъ, вонъ… Видишь? — указала Глафира Семеновна.
— Да, да… Эйфелева башня… Она и есть… «Конченъ, конченъ дальній путь. Вижу край родимый», — заплъ онъ.
Стали попадаться по дорог уже улицы. Дома — все выростали и выростали. Виднлась церковь съ готическимъ куполомъ. Движеніе на улицахъ все оживлялось. Поздъ умрялъ ходъ, скрежетали тормаза. Еще нсколько минутъ, и вагоны остановились около
— Пріхали… Въ Парижъ пріхали!.. — радостно произнесла Глафира Семеновна, когда кондукторъ отворилъ передъ ними дверь купэ.
Въ дверь рванулся блузникъ, предлагая свои услуги.
— Вуй, вуй… Прене но саквояжъ, — сказала Глафира Семеновна. — Э шерше коше пуръ партиръ а готелъ. Николай Иванычъ! Бери подушки. Что ты стоишь истуканомъ.
— Une voiture, madame? — спросилъ блузникъ.
— Да, да…Вуатюръ… И анкоръ нашъ багажъ… — совала она ему квитанцію.
— Oui, oui, madame.
Багажъ былъ взятъ и блузникъ потащилъ его на спин на подъздъ вокзала. Супруги слдовали сзади. Вотъ и улица съ суетящейся на ней публикой. Николай Ивановичъ поражалъ всхъ своей громадной охапкой подушекъ. Какой-то уличный мальчишка, продававшій съ рукъ билеты для входа на выставку, даже крикнулъ:
— Voyons, ce sont les Russes!
Французскій городовой въ синей пелеринк кэпи, съ закрученными усами и съ клинистой бородкой махнулъ по направленію къ стоящимъ къ шеренгу извозчикамъ. Отъ шеренги отдлилась маленькая карета съ сидящимъ на козлахъ краснорожимъ, гладко-бритымъ, жирнымъ извозчикомъ въ блой лакированной шляп-цилиндр, и подъхала къ супругамъ. Багажъ уложенъ на крышу каретки, блузнику вручена цлая стопка французскихъ пятаковъ, какъ называлъ Николай Ивановичъ мдныя десятисантимныя монеты, и супруги сли въ каретку, заслонившись подушками. Извозчикъ обернулся и спросилъ, куда хать.
— Готель какой-нибудь. Данъ готель… — сказала Глафира Семеновна.
— Quel h^otel, madame?
— Ахъ ты, Боже мой! Да я не знаю — кель. Же не се па. Николай Иванычъ, кель?
— Да почемъ-же я-то знаю!
— Все равно, коше. Се тегаль, кель. Онъ готель, намъ нужно шамбръ… шамбръ и де ли…
— Je comprends, madame. Mais quel quartier d'esirez-vous?
— Глаша! Что онъ говоритъ?
— Ршительно не понимаю. Онъ шамбръ данъ готель. Ну вояжеръ, ну де Рюсси…
Стоящій тутъ-же городовой сказалъ что-то извозчику. Тотъ покачалъ головой и похалъ легкой трусцой, помахивая бичомъ не на лошадь, а на подскакивающихъ къ окнамъ кареты мальчишекъ-блузниковъ съ какими-то объявленіями, съ букетами цвтовъ. Минутъ черезъ десять онъ остановился около подъзда и крикнулъ:
— Voyons!..
Выскочилъ лакей съ капулемъ на лбу, въ черной куртк и передник чуть не до земли.
— Une chambre pour les voyageurs! — сказалъ извозчикъ лакею.
Тотъ отрицательно покачалъ головой и отвчалъ, что все занято.
— Онъ шамбръ авекъ де ли… — сказала Глафира Семеновна лакею.
— Point, madame… — развелъ тотъ руками. Извозчикъ потащился дале. Во второй гостинниц тотъ-же отвтъ, въ третьей то-же самое, въ четвертой даже и не разговаривали. Выглянувшій на
— Нигд нтъ комнаты! Что намъ длать? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.
— Нужно искать. Нельзя-же намъ жить въ карет.
Извозчикъ обернулся на козлахъ, заглянулъ въ переднее стекло кареты и что-то бормоталъ.
— Алле, алле… — махала ему Глафира Cеменовна. — Онъ шамбръ… Ну не пувонъ санъ шамбръ… Надо шерше анкоръ отель.
Въ пятой гостинниц опять то-же самое. Портье выглянулъ и молча махнулъ рукой.
— Что за незадача! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Глаша! Вдь просто хоть караулъ кричи. Ну, Парижъ! Попробую-ка я на чай дать, авось и комната найдется. Мусье! Мусье! — махнулъ онъ торчащей въ стекл двери фигур портье и показалъ полуфранковую монету. Тотъ отворилъ дверь.
— Вотъ на чай… Прене… — протянулъ Николай Ивановичъ портье монету.
— Се пуръ буаръ… — поправила мужа Глафира Семеновна. — Прене и доне ну зенъ шамбръ.
— Nous n'avons point, madame… — отвчалъ портье, но деньги все-таки взялъ.
— Же компранъ, же компранъ. А гд есть шамбръ? У шерше?
Портье сталъ говорить что-то извозчику и показывалъ руками. Снова похали.
— Великое дло даваніе на чай! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Оно развязываетъ языки… И помяни мое слово — сейчасъ комната найдется.
Извозчикъ сдлалъ нсколько поворотовъ изъ одной улицы въ другую, въхали въ какой-то мрачный переулокъ съ грязненькими лавочками въ громадныхъ срыхъ шестиэтажныхъ домахъ, упирающихся крышами въ небо, и остановились около неказистаго подъзда. Извозчикъ слзъ съ козелъ, направился въ подъздъ и вышелъ оттуда съ худенькой старушкой въ бломъ чепц.
— Онъ шамбръ авекъ де ли… — обратилась къ ней Глафира Семеновна.
— Ah, oui, madame… Ayez la bont'e de voir seulement, — отвчала старушка и отворила дверцу кареты.
— Есть комната! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Ну, что я говорилъ!
Супруги вышли изъ кареты и направились въ подъздъ.
ХXIV
Въ подъзд на площадк висли карты съ расклеенными афишами цирка, театровъ, о «Petit Journal». Пахло чмъ-то жаренымъ. Налво отъ площадки была видна маленькая комната. Тамъ за конторкой стоялъ старикъ въ сромъ потертомъ пиджак, съ срой щетиной на голов, въ серебряныхъ круглыхъ очкахъ и въ вышитыхъ гарусомъ туфляхъ. Старушка въ бломъ чепц предложила супругамъ подняться по деревянной, узкой, чуть не винтовой лстниц.
— Кель этажъ? — спросила ее Глафира Семеновна.
— Troisi`eme, madame, — отвчала старушка и бойко пошла впередъ.
— Въ третьемъ этаж? — переспросилъ Николай Ивановичъ жену.
— Въ третьемъ. Что-жъ, это не очень высоко.
— Разъ этажъ, два этажъ, три этажъ, четыре этажъ, — считалъ Николай Ивановичъ и воскликнулъ:- Позвольте, мадамъ! Да ужъ это въ четвертомъ. Зачмъ-же говорить, что въ третьемъ! Глаша, скажи ей… Куда-же она насъ ведетъ?
— Ну заве ли — труазьемъ… — начала Глафира Семеновна, еле переводя духъ. — А вдь это…