Наши за границей
Шрифт:
— Ашете абсантъ пуръ ну, ашете абсантъ.
— Она проситъ, чтобы вы купили ей анисовой водки, — перевелъ землякъ Николаю Ивановичу.
— Водки? Такъ чего-же она мн руки-то ломаетъ! И вдь какая сильная, подлецъ!
Николай Ивановичъ косился на жену. Та уже вспыхивала, блдня и красня отъ ревности, и наконецъ проговорила:
— Вотъ пахалка-то! Николай Иванычъ! Да что-жъ ты стоишь-то, да за руки ее держишь! Пойдемъ вонъ… Выходи…
— Она меня держитъ, а не я ее… Пусти, черномазая! — рванулся онъ, вырвавъ одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая блые зубы, держала его за
— Ашете абсантъ, ашете абсантъ.
— Николай Иванычъ! Да что-жъ ты въ самомъ дл!.. — возвысила голосъ Глафира Семеновна. — Вдь сказано, чтобы ты выходилъ!
— Душечка… Она меня держитъ…
Онъ потянулся къ выходу и, такъ какъ его держали, вытащилъ за собой изъ палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Ивановичъ согласился уже купить ей абсенту и сейчасъ поведетъ ее въ ресторанъ, обняла его другой рукой за шею, поцловала и заговорила:
— Мерси, мерси… Аллонъ, аллонъ…
Но тутъ Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевымъ зонтикомъ и съ крикомъ: «ахъ, ты подлая индйская морда!» ударила женщину по голов. Взвизгнула въ свою очередь и женщина. Увидавъ, что ударъ нанесенъ ей Глафирой Семеновной, она выпустила изъ рукъ руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцпилась въ ея ватерпруфъ, сверкая глазами и бормоча непонятныя слова. Глафира Семеновна разсвирпла и тоже держала ее за воротъ рубахи.
— Меня хватать? Меня? Ахъ, ты индйка мерзкая! Да я теб вс бльмы твои выцарапаю… бормотала она.
— Глаша, оставь, оставь… — началъ было Николай Ивановичъ, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…
Въ одно мгновеніе Глафира Семеновна и индіянка вцпились другъ дружк въ волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.
— Господи! Да что-же это такое! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и бросился разнимать дерущихся. Землякъ! Да что-же вы-то сложа руки! стоите? Помогите и вы! — закричалъ онъ земляку.
Землякъ тоже началъ разнимать. Онъ слъ на индіянку и старался отдернутъ ея руку отъ Глафиры Семеновны; но тутъ выбжала изъ палатки старая индіянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спин земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сдлалась общая свалка. Къ происшествію между тмъ, заслыша крики, подбгали гарсоны изъ ресторана, путаясь. въ своихъ длинныхъ блыхъ передникахъ; стремились мальчишки индйцы.
Кое-какъ сцпившихся женщинъ растащили. Женщины еле переводили духъ и каждая но-своему выкрикивала угрозы.
— Наглая индйская тварь! Потаскушка! Въ моихъ глазахъ и вдругъ сметъ къ моему мужу Цловаться лзть! Я покажу теб, мерзавка! — слышалось у Глафиры Семеновны. Бормотала что-то и индіянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на трав, вся измятая, валялся и переломанный зонтикъ. — Ахъ, срамъ какой! Ахъ, срамъ какой! Глаша, Глаша! Да уймись-же… — говорилъ Николай Ивановичъ, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и безъ шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтикъ.
Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, такъ и покатывались со смха.
LXII
Когда супруги пришли въ себя, то прежде всего они набросились другъ на друга съ упреками.
—
— Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индйку зонтикомъ по голов,- отвчалъ тотъ.
— Да, хватила, но я хватила за дло. Какъ она смла къ теб лзть! Вдь лзла цловаться съ тобой, вдь она облапливала тебя. Будто я не видла! И главное, при жен, при законной жен, мерзавка, это длаетъ.
— Да почемъ она знала, что ты моя жена?
— А! Ты еще хочешь защищать ее? Tu радъ былъ, радъ, что она съ тобой обнималась и цловаться лзла! Ну, да, конечно, ты искалъ этого, ты самъ лзъ на это. Жаль, что я вмст съ ней и тебя зонтикомъ по башк не откатала.
— Вовсе я не того искалъ и не на то лзъ. Очень мн нужно обниматься и цловаться съ грязной, вонючей бабой! Отъ нея лукомъ такъ и разило.
— Молчи. Вы любите это. Вамъ какая угодно будь грязная и вонючая баба, но только-бы не жена.
— Ахъ, Глаша, Глаша, какъ ты несправедлива! Я просто хотлъ покормить эту индйку остатками гуся. Никогда я не видалъ, какъ дятъ дикіе, хотлъ посмотрть — и вотъ…
— Ну, довольно, довольно! Дома ужъ я съ тобой поговорю! Пойдемъ домой!
— Ты, душечка, прежде успокойся, приди въ себя. Нельзя въ такомъ вид хать домой. Зайдемъ прежде вотъ въ ресторанчикъ. Тамъ есть наврное уборная, и ты поправишься, приведешь Въ порядокъ свой костюмъ, потомъ мы выпьемъ чего-нибудь холодненькаго… — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену.
— Чтобы я посл этого скандала да пошла въ ресторанъ! Да вы съ ума сошли! Ужъ и здсь-то съ нами вс лакеи смются, а тамъ-то что будетъ!
— Не станутъ они тамъ смяться. Здсь они смются просто сгоряча. А поразмысливъ, они очень хорошо поймутъ, что это не скандалъ, а просто недоразумніе. Зайдемъ, Глаша, въ ресторанъ. Ты хоть немножко придешь въ себя.
— И стыда на себя этого не возьму. Какъ я посл этого буду глядть въ глаза прислуг? Вдь вс лакеи видли, какая у насъ была свалка.
— Эка важность! Ну, кто насъ здсь знаетъ! Ршительно никто не знаетъ.
— Нтъ, нтъ, не проси. Домой.
Глафира Семеновна наскоро начала приводить свой костюмъ въ порядокъ. Къ ней подошелъ землякъ, до сихъ поръ разговаривавшій о чемъ-то е гарсономъ ресторана, и принялся ее уговаривать.
— И я-бы совтывалъ вамъ зайти въ ресторанъ и успокоиться. Здсь есть отдльные кабинеты. Можно-бы было отдльный кабинетъ взять. А что вы опасаетесь насмшекъ ресторанной прислуги, то это совершенно напрасно, — сказалъ онъ. — Напротивъ, все сочувствіе на вашей сторон. Я и сейчасъ разговаривалъ съ гарсонами, такъ они возмущены поведеніемъ этой индйской бабенки. Оказывается, что съ вами это уже не первый случай. Были такіе случаи и съ другими. Они разсказываютъ про ужасное нахальство этихъ индйскихъ бабъ. Прежде всего он ужасныя пьяницы и распутницы, и какъ только появляется какой-нибудь мужчина, сейчасъ-же он нагло лзутъ нему съ объятіями и требуютъ абсенту. Гарсоны удивляются, какъ до сихъ поръ полиція не можетъ обуздать этихъ индекъ.