Наши за границей

Лейкин Николай Александрович

— Не смйся надъ сдокомъ въ глазахъ жены…

— Оставь, Николай Иванычъ, оставь. Раскаиваюсь, что и сказала теб.

Подъзжали къ Луврскому магазину.

— Вотъ Луврскій магазинъ, — отрекомендовалъ извозчикъ, обернувшись къ сдокамъ въ полъ-оборота. — Сегодня воскресенье и онъ запертъ, но совтую побывать вамъ въ немъ въ другіе дни.

— Команъ ферме? Ахъ, комъ се домажъ! — заговорила Глафира Семеновна. — Николай Иванычъ, вдь магазинъ-то запертъ, — обратилась она къ мужу.

— Я говорилъ теб.

— Какъ-же намъ теперь попросить,

чтобы сегодня вечеромъ вещи-то мои были готовы? Мн положительно не хочется еще на день оставаться въ Париж. Коше! Пе тонъ постучать энъ пе а ля портъ? Пе тетръ отворятъ. Увриръ могутъ? Вуй?.. Вдь есть-же тамъ хоть артельщики дежурные. Арете, коше…

Глафира Семеновна остановила извозчика, вышла изъ экипажа и стала искать звонка около двери магазина, но звонка не оказалось. Она стукнула въ дверь.

— Безполезно, мадамъ. Сегодня не отворятъ, — сказалъ ей извозчикъ. — Сегодня все амплуайе праздничаютъ, находятся гд-нибудь за городомъ на легкомъ воздух и проводятъ время съ дамами сердца.

Постучавъ еще нсколько разъ въ дверь, Глафира Семеновна снова услась въ экипажъ я сердито сказала мужу:

— Ну, все равно, останемся еще на одинъ день въ Париж, только зарубите себ на носу, что я на выставку къ проклятымъ дикимъ положительно уже больше ни ногой. — Коше! Картье Латенъ, же ву при! — скомандовала она извозчику.

LXV

Супруги хали почти шагомъ. Извозчикъ поминутно оборачивался къ сдокамъ и, указывая на какое-либо зданіе, бормоталъ безъумолку. Лицо его то улыбалось, то принимало серьезное выраженіе, говорилъ онъ то съ восторгомъ, то съ грустью, то прищелкивалъ языкомъ, то кивалъ головой. Очевидно, онъ и самъ восхищался Парижемъ.

— Говоритъ красно, а поди разбери, что онъ такое бормочетъ! — сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Понимаешь что-нибудь, Глаша?

— Въ томъ-то и дло, что мало. А очень жаль. То-есть названія церквей то и улицъ я понимаю. Вотъ сейчасъ прозжали мимо биржи, на которой проигрался маркизъ де-Клермонъ.

— Какой-такой маркизъ Клермонъ?

— А это изъ одного романа. Помнишь, я теб читала?

— Тьфу ты пропасть! А я думалъ, какой-нибудь настоящій.

— Онъ проигрался и потомъ сдлался чистильщикомъ сапогъ. Да вдь ты и самъ, кажется, читалъ?

— Могу-ли я все упомнить. Ты знаешь мое чтеніе. Лягу на диванъ раскрою книгу, а черезъ минуту ужъ и сплю. Для меня читать, такъ это все равно, что сонныя капли.

— Ну, а я все помню, что читала. Потому-то вотъ вс улицы Парижа для меня и интересны, что он во французскихъ романахъ описываются. Изъ-за того-то я и въ Латинскій кварталъ ду, что по романамъ вс тамошнія мста наизусть знаю.

Възжали въ Латинскій кварталъ. Извозчикъ обернулся и сказалъ по-французски.

— Вотъ что называется Латинскимъ кварталомъ.

— Да, да… Вотъ и на улицахъ ужъ не такъ много народа, какъ въ центр города, — проговорила Глафира Семеновна, съ любопытствомъ смотря направо и налво… — Мерси, коше, мерси… Здсь

вдь студенты, гризетки, разныя работницы, цвточницы живутъ, — обратилась она къ Николаю Ивановичу.

— Гм… Такъ.. — Николай Ивановичъ звнулъ.

— Неужели тебя это не интересуетъ, Николя? А мн такъ это въ сто разъ интересне выставки.

— Boulevard St.-Michel! — возгласилъ извозчикъ, когда они въхали на широкую улицу.

— Ахъ, вотъ онъ бульваръ-то Сенъ-Мишель, — воскликнула Глафира Семеновна. — Ну, я его такимъ и воображала. Совсмъ Большой проспектъ на Васильевскомъ острову. Вдь о бульвар Мишель сколько пишутъ. Страсть! Вотъ тутъ блошвейка Клотильда познакомилась съ медикомъ Малине. И, наврное, гд-нибудь тутъ есть тотъ ресторанчикъ, гд они въ первый разъ завтракали. Тетка Пате этотъ ресторанчикъ держитъ. Видишь, я все помню.

— Бредишь ты, кажегся.

— Да нтъ-же, нтъ… Тамъ даже подробное описаніе было. У входа висли часы, a надъ часами оленьи рога… Вотъ ежели-бы зайти, то я сейчасъ узнала-бы этотъ ресторанчикъ по описанію.

Николай Ивановичъ встрепенулся.

— Что-жъ, давай, зайдемъ… Краснаго вина я выпью съ удовольствіемъ. Извозчику можно также поднести.

— Да погоди, нужно сначала разыскать этотъ ресторанъ. Коше. Ву саве y э ресторанъ де тантъ Пате? — спросила Глафира Семеновна извозчика.

— Quel num'ero, madame? — обратился тотъ къ ней въ свою очередь.

— Нумеръ дома спрашиваетъ… Почемъ я знаю! Же не ce па.

— Alors il faut chercher. C'est un restaurant russe?

— Какъ рюссъ? Франсе. Эта тетка Пате описана, какъ самая добрая женщина. Когда съ Клотильдой случился грхъ и она родила ребенка, то Пате призрла этого ребенка и вскормила на козьемъ молок. A Клотильда была больна и лежала въ клиник. Видишь, я все помню.

— Boulevard St.-Germain! — указалъ бичомъ извозчикъ.

— И бульваръ Сенъ-Жерменъ отлично помню. Тутъ жилъ въ мансард этотъ самый…

— Да брось…

— Нтъ, зачмъ-же бросать! Это пріятно вспоминать. Онъ былъ въ аптек приказчикомъ.

— La rue des Ecoles. La rue St.-Jacques, — показывалъ извозчикъ.

— Все, все помню… Вс мста знакомыя…

— C'est la Sarbonne..

— Ахъ, Сорбона! Вотъ она Сорбона-то! — Николай Иванычъ, смотри Сорбону. Тутъ и Жозефъ тутъ и Лазаръ учились. Вотъ, вотъ… Здсь-то у букиниста и нашли они рукопись шестнадцатаго столтія, по которой Жозефъ оказался потомкомъ герцога Овре и полнымъ наслдникомъ всхъ его милліоновъ.

— Гм… Гм… Такъ. А только это, душечка, совсмъ не интересно.

— Да какъ-же не интересно-то, ежели кто читалъ.

— А я не читалъ. Да и вообще въ романахъ все враки.

— Враки? А вотъ посмотри, у желзной ршетки разложены книги и букинистъ стоитъ. Такъ и въ роман стояло. Стало быть, это правда, а не враки. Видишь букиниста?

— Ну, ладно, ладно. Ты вотъ ресторанчикъ-то хотла разыскать, такъ давай разыскивать.

— Ахъ, теб только-бы до ресторана-то до рваться. И какой-ты ненасытный!