Наследие
Шрифт:
— В таком случае, — произнес Маретти, — почему бы нам не поручить господину Лафонтену проверить показания этого вашего свидетеля, Жак? Это не займет много времени, а правду мы узнаем гораздо вернее.
— Как скажете, Антонио, — пожал плечами Дюссо. — Отложим заседание на два дня. До проверки.
— Полагаю, проверка будет проведена со всем тщанием, — проговорил Валера.
— Разумеется, — сквозь зубы ответил Лафонтен.
И быстро глянул на Маретти — тот хмурился и нервно постукивал пальцами по столу.
Потом поймал взгляд Бергмана. Какая отчаянная надежда
— Со всем тщанием, — добавил он.
*
Двух дней на проверку свидетельства едва хватило.
На что бы ни намекал Валера, у Лафонтена цель была вполне определенная. Он поставил на ноги всех свободных агентов, но, принимая донесения, недовольно откладывал их в сторону. Как верно заметил Бергман, доказательства можно найти чему угодно…
Только к концу второго дня на его стол легло донесение, которого он ждал. Теперь ему было с чем выступить на суде. И пусть Валера лопнет от злости!
Следовало, конечно, поставить Трибунал в известность о результатах поиска до начала заседания, но привлечь к проверке данных Службу безопасности тоже не мешало бы прежде, чем предъявлять обвинения.
На третий день Трибунал собрался снова. Валера тоже присутствовал на заседании и заранее довольным не выглядел. А выглядел, наоборот, сумрачным и озабоченным. Как будто понимал, что не все идет по его плану.
— Итак, господин Лафонтен, получено ли вами подтверждение заявления свидетеля? — произнес Дюссо.
Стало тихо — на миг перед тем, как Лафонтен ответил:
— Нет, не получено.
— Как?! — гневно вскинулся Валера. — Вы не смогли проверить?..
— Мной получена другая информация, — продолжил Лафонтен. — Названный свидетель во время, о котором идет речь, находился в Бразилии. Срочная поездка по личному делу. Он физически не мог присутствовать при событиях, о которых дает показания. Отсюда следует: либо его нужно привлечь к суду за лжесвидетельство, либо выяснить, кто и с какой целью вынудил его на эту ложь.
Валера потерял дар речи. Дюссо тоже молчал.
Маретти же с довольной улыбкой откинулся на стуле:
— Что я вам говорил, Жак? Это дело шито белыми нитками. Увольте своего информатора.
— Есть и другие доказательства, — досадливо поморщился Дюссо.
— Да будь их хоть вдвое больше! — хмыкнул Маретти. — Я против того, чтобы рассматривать дело, которое началось со сфабрикованной улики.
Повисла напряженная тишина.
Лафонтен глянул в сторону Нураками. Тот раздумывал, опустив глаза и глядя на свои сцепленные руки. Пауза затягивалась, и Дюссо нетерпеливо прочистил горло. Нураками поднял на него взгляд и ровно произнес:
— Я согласен с господином Маретти.
Лафонтен на секунду прикрыл глаза и незаметно перевел дыхание.
Он выходил из зала заседаний с нехорошим осадком в душе. Да, все закончилось благополучно, но Бергмана все-таки спасла случайность. Не будь этой маленькой небрежности (оставленного без подтверждения свидетельства), стоять ему завтра утром под дулом пистолета.
Что, черт возьми, происходит? Ликвидация потенциальных оппонентов? И кто будет следующим?
—
Он остановился и оглянулся. У выхода на лестничную клетку, глядя в его сторону, стоял Нураками.
— Можно вас на пару слов?
Лафонтен молча последовал за ним. Проходя через холл между этажами, Нураками остановился и повернулся. Глянул оценивающе.
— Да, господин Нураками?
— Вы очень смелый человек, господин Лафонтен. Очень смелый. Вы ведь даже не знаете, в какую ввязались интригу.
— Это имеет значение?
— Как знать, как знать… Но позвольте дать вам совет. Будьте осторожны. Вы перешли дорогу людям, которые очень хорошо умеют играть на любых страстях и слабостях, в том числе и на простой человеческой порядочности. Помните об этом.
Он повернулся и пошел дальше.
Лафонтену от этих предупреждений стало еще тоскливее. Да, Нураками его поддержал. На сей раз. Хотелось верить, что поддержал искренне.
Страшно было сознавать, что, при всей осведомленности о делах в Ордене, он оказался неспособен заметить вовремя это безобразие.
Так от кого же исходит главная опасность? От Валера? Если так, то устранить эту опасность несложно. Но если он — не более, чем подставная фигура?
А ведь предстоял еще разговор с ним. Насчет себя самого Лафонтен иллюзий не питал; не поставив Трибунал заранее в известность о результатах своих изысканий, он серьезно нарушил правила орденской субординации. Покойный Альфред Берк за подобную демонстрацию независимости голову бы снял! Вот только не было бы подобной демонстрации при Альфреде Берке. Того, что стало для нее поводом, Берк бы не допустил.
Но сейчас объяснения давать придется. И не Берку, которому можно и нужно было прямо говорить все в любой ситуации. А вот этому…
*
Валера потребовал его к себе в половине четвертого. С первых же слов стало ясно, что никакие объяснения Гроссмейстеру не нужны. А нужно ему было указать место чересчур самостоятельному подчиненному. Так, чтобы впредь думал, прежде чем это место забывать.
Но чтобы указывать место кому-то, надо самому быть на своем.
— …у вас есть основания гордиться собой, — саркастически выговаривал Валера, откинувшись на высокую спинку кресла и прихлопывая по столу ладонью в такт словам. — Только не говорите, что просто делали свою работу! Я наслышан о вашем умении угадывать с полуслова, что именно от вас требуется. Странно, что именно сейчас вы проявили полнейшую непонятливость. Или это следует считать демонстративным неподчинением? Ну, что вы молчите?!
Нелепо, до жути, до омерзения нелепо было и слышать исполненную праведного негодования речь, и просто видеть этого человека здесь, в этом кабинете, в этом кресле — как чернильную кляксу на странице строгих формул. Стереть эту кляксу было нечем, а значит, нужно было молчать. Он и молчал, глядя в стену позади кресла Верховного, сцепив за спиной руки и сдерживая себя до такой степени, что во рту стало солоно от прикушенной губы.
Но на прямо заданный вопрос ответить нужно, хотя бы и сквозь зубы.