Наследница Кодекса Люцифера
Шрифт:
Сделав сверхчеловеческое усилие, иезуит поднял пистолет. Андреас, облегченно вздохнув, опустил голову. Пистолет бесконечно медленно повернулся и прицелился в Агнесс. Она смотрела в сверкающие глаза отца Сильвиколы над дулом, и куда больше, чем вид оружия, направленного в ее грудь, ее потрясла ярость, которую она в них увидела, ярость человека, жившего ради одной-единственной цели, достичь которой она ему едва не помешала.
– Если так суждено, – сказала она сама и удивилась охватившему ее спокойствию, хотя тело дрожало все сильнее, – лучше я, чем мои дети.
19
Все произошло в одно мгновение.
Вацлав
– Прикрой ее!
Маленький брат Честмир, размахивая руками и ногами, подбежал к лошади Александры и, словно акробат, вскочил на круп позади нее. Сообщники Йоханнеса оправились от неожиданности, но не знали, куда им стрелять: в убегающую всадницу или в заложников. Йоханнес, чье лицо превратилось в гримасу, резко развернулся и направил на Вацлава разряженный пистолет. Искры полетели от колесцового замка, когда курок щелкнул, и Вацлав невольно моргнул; но выстрел не раздался.
И тут заговорило оружие. Александра почувствовала глухой удар, когда брат Честмир привалился к ее спине. Голова у нее шла кругом.
Создавалось впечатление, будто внутри оцепления, образованного людьми Йоханнеса вокруг монахов и раздетой семьи, бушует гроза. Из дул мушкетов вырвались огненные пики, искры летели во все стороны от пороховых полок, внезапно образовавшиеся облака порохового дыма светились огненно-красным. Капюшон Вацлава неожиданно оказался разорван, и он упал на колени, а затем растянулся ничком, в точности как глава семейства, сползший на землю у церковных дверей. На белом теле голой женщины расцвели две или три темные звезды, и она словно прыгнула к церковной двери. Оба мальчика бросились на землю, закрыв головы руками. Два черных монаха съежились и зашатались. Шляпа Йоханнеса улетела прочь, одна из его рапир сорвалась с бедра и разбилась на кусочки, а пуля, попавшая в нее, выбила из церковной стены у него за спиной кусок штукатурки величиной с кулак. Обломки деревянной двери посыпались вниз. Один из черных монахов завис в воздухе, будто паря над землей, а затем налетел на стрелка, и они, сцепившись, покатились по земле. Вацлав лежал в темной луже и не шевелился, словно никогда и не жил.
Рука Александры дернулась, собираясь натянуть поводья, но брат Честмир схватил ее запястье.
– Вперед! – крикнул он, и тут у него изо рта хлынула кровь, он упал с лошади и растянулся ничком на земле.
Между лопатками зияла ужасная рана, и Александра поняла: глухую боль ей причинила пуля, пронзившая тело брата Честмира и уткнувшаяся ей в спину, впрочем, без всякого вреда.
Люди Йоханнеса лихорадочно перезаряжали оружие. Она не могла поступить иначе – и круто развернула лошадь. Та заржала, заскользила по замерзшей земле и наконец остановилась, пританцовывая. Честмир лежал в двух десятках шагов за ней, уже соединившись с тенями.
Йоханнес с непокрытой головой стоял перед церковной дверью. Тонкая нитка крови сбегала у него со лба, текла мимо уголка глаза и спускалась дальше, вниз по щеке. Пуля, сорвавшая с головы шляпу, должно быть, задела его, подарив новый шрам и новый повод для хвастовства. Казалось, будто он плачет кровавыми слезами. Рядом с ним медленно опускалась на колени голая женщина: верхняя часть ее тела была залита кровью в тех местах, где пули оставили огромные выходные отверстия. Губы ее шевелились. Мальчики пронзительно кричали. Из церкви доносился многоголосый вопль. Взгляд Александры словно приклеился к безжизненной фигуре Вацлава. В голове у нее пульсировала одна мысль, бывшая мольбой: «Встань!»
Йоханнес открыл рот и заорал. Лицо его исказилось
Йоханнес обернулся и подошел к ней. Ужасный пинок отшвырнул женщину к дверям церкви, и затем ее отбросило в сторону. Она осталась лежать неподвижно. Йоханнес сбежал по ступеням церкви на улицу и, громко крича, помчался на Александру. Он перепрыгнул через закутанное в рясу тело брата Честмира, и на какой-то безумный миг Александре показалось, что маленький монах протянет руку и собьет сумасшедшего. Она вспомнила, как он сказал Агнесс, что подобная ей женщина может отправить его и его товарищей даже в ад и они с радостью выполнят ее приказ. Глаза ее наполнились слезами.
Йоханнес уже почти настиг ее и протянул к ней обе руки, скрючив пальцы, как когти. Он так кричал, что изо рта у него хлопьями падала пена.
Александра развернула лошадь, и та крупной рысью помчалась по дороге. За спиной у нее раздавался рев безумца и проклятия его сообщников, но затем стук копыт лошади заглушил эти звуки.
Она и сама кричала от ярости и боли, пригнувшись к шее лошади, чтобы заставить ее скакать еще быстрее. Перед глазами проносились тысячи картин: юный Вацлав, пытающийся спрятать от нее механическую игрушку, изображающую половой акт, которую он нашел в куче мусора под Пражским Градом; Вацлав, чье преисполненное надежды лицо вытянулось, когда она попросила его разузнать в королевской канцелярии о Генрихе фон Валленштейне, мужчине, который впервые воспламенил ее сердце; одинокий Вацлав, сидящий на корточках, плачущий у могилы Мику через несколько дней после погребения, не замечая Александры, которая снова беззвучно удалилась, тоже в слезах. И снова: Вацлав… Вацлав… Вацлав… Его улыбка, фигура, то, как он поднимал бровь, в точности как отец, блеск в его глазах, когда ее ноги обвились вокруг него и она выдохнула: «Еще… еще… давай… давай…», чувствуя, что грохочущий прибой уносит прочь ее душу, а тело сгорает одновременно от жара и холода.
Ничто не стоило того, чтобы Вацлава застрелили на грязных ступенях заброшенной церкви в Богом забытой дыре, как собаку.
Ничто не стоило того, чтобы Вацлав погиб за это.
Даже безопасность ее собственной семьи?
Так ясно, как никогда прежде, она осознала, какую ужасную ошибку совершила, солгав Вацлаву о настоящем отце Мику.
Столько возможностей… И каждую из них она упустила, проигнорировала, не заметила…
Так ясно, как никогда прежде, она осознала, что любит Вацлава и что всегда любила его.
Одинокий выстрел пронзил ночь и разлетелся эхом у нее за спиной – выстрел, предназначенный человеку перед церковной дверью, который, наверное, дернулся в предсмертной конвульсии.
Эхо выстрела разрушило последние остатки самообладания, которое Александра пыталась поддерживать в себе.
Лошадь скакала галопом в ночь по ту сторону разрушенной городской стены Графенвёра, неся на спине воющий комок плоти – человека, который желал себе смерти и одновременно отчаянно цеплялся за жизнь, так как он должен был выполнить еще одно задание.