Наследница Кодекса Люцифера
Шрифт:
– ЙОХАННЕС!
Верхняя часть туловища юноши походила на торс трупа – худая до истощения, так что можно пересчитать все ребра; живот такой впалый, что на нем двумя веревками выделялись брюшные мышцы; ключицы торчали, грозясь порвать кожу. Александра заметила шрамы: размером с ноготь большого пальца там, где когда-то в него, наверное, вошли пули, и размером с ладонь – там, где они снова покинули тело. Шрамы, отмечающие входные и выходные отверстия от пуль, были равномерно распределены по спине и торсу. Четыре, пять, шесть пуль, должно быть, угодили в тело мужчины и, судя по состоянию шрамов, – в течение различных периодов его жизни. Ни одна из
– ЙОХАННЕС! ЙОХАННЕС!
Как будто ничего не произошло, молодой человек подхватил рубаху, снова набросил ее на плечи и перепоясался. Затем приблизился к Вацлаву.
– Я – Йоханнес, – прошептал он. – Расскажи мне кое-что об… одиннадцатой заповеди.
По рядам окружавших их мужчин прокатилось движение, раздались щелчки. Внезапно на них оказалась направлена дюжина мушкетов, как с колесцовыми замками, так и таких, в которых тлели фитили. Хихиканье проклятых душ, обративших немой молитвой к своему личному демону о том, чтобы он дал им перевес в силе, последовало сразу за вскидыванием мушкетов.
– Не важно, – ответил Вацлав.
Улыбка его погасла.
– Пожалуй, самое время сложить оружие, – заметил Йоханнес.
– У нас нет оружия, – возразил Вацлав.
– Прекрасно, прекрасно, прекрасно… – Йоханнес провел правой рукой по рубахе и снова понюхал ладонь.
Он обошел вокруг Вацлава и приблизился к дверям церкви. Александра не сводила глаз с его людей. Теперь Йоханнес оказался между Вацлавом и его монахами, и даже если банда Йоханнеса сразу среагирует и начнет стрелять, монахи успеют схватить его, бросившись все сразу. Разумеется, пули разорвут их в то же мгновение. Александра догадалась, что Йоханнес убежден: лично ему пули не нанесут никакого вреда, и эту убежденность разделяли и его сообщники. Безумие, которое может предоставить доказательства своего могущества, заразнее болезни. Разбойники стали бы стрелять вслепую при первом удобном случае. Вацлаву и монахам ничего не оставалось, кроме как стоять смирно и не двигаться.
Йоханнес ударил кулаком в двери церкви. Там перестали бормотать молитву; вместо нее послышались новые крики.
– Добрые дети Графенвёра! – срывающимся голосом прокричал Йоханнес. – Открывайте, Йоханнес пришел… гнев Божий.
– Vade retro, satanas! – завизжал священник.
– Прекрати лопотать по-богемски, преподобный. Отворяй двери!
– Нет… о, Господи, защити доверившихся Тебе… Нет! Уходите! Вы достаточно уже навредили нам! – Было слышно, как священник плачет от страха.
– Ты пожалеешь, преподобный, если ты… разгневаешь Йоханнеса!
– О, Господи… Ты мой жезл и мой пастырь… Ты умастил елеем чашу мою в виду врагов моих… – всхлипывал священник.
– Преподобие!
– Ты покоишь меня долиною смертной тени… [46]
– Если ты не отворишь мне, я перестреляю всех, кто стоит здесь, а бабу прибью титьками к дверям твоей церкви.
Голос священника был голосом человека, бредущего сквозь ад собственной совести.
– Это чужеземцы. Их судьба нас не волнует.
46
Священник от страха перепутал все слова Псалма 22. Там говорится следующее: «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим; подкрепляет душу мою, направляет меня на
– Чужеземцы? Кажется, Йоханнес должен… подсказать тебе выход из ситуации!
Разбойники с мушкетами засмеялись. С улицы, ведущей к церкви, до них донеслись крики и новый раскат хохота. Александра с растущим ужасом увидела, что из глубокой тени домов выходят новые разбойники. Они толкали перед собой четырех человек – мужчину, женщину и двух мальчиков: подростка и ребенка лет десяти. Вацлав что-то пробормотал. Александра сглотнула. Ее сердце метнулось к четырем несчастным, и она невольно сжала кулаки. Этих четверых раздели догола; они тряслись от холода.
– Кончайте их, – приказал Йоханнес.
Пленников ударами кулаков и пинками заставили подойти к дверям церкви. Взгляды, направленные на Александру, рвали ей душу. Она ничего не могла поделать, кроме как шагнуть в сторону, когда четверо, шатаясь, побрели босиком по снегу и, съежившись, остановились перед Йоханнесом.
– Стать у дверей церкви, руки положить на дверь! – приказал им Йоханнес. Они повиновались, дрожа и всхлипывая. Йоханнес схватил запястья мужчины и рывком поднял их. – Руки выше. Вот так!
Мужчина ударился лицом о двери церкви, прежде чем снова обрел равновесие; руки его были высоко подняты. Из носа шла кровь. Йоханнес снова ударил его о дверь, разбив ему губу. Женщина и оба мальчика повиновались, широко открыв глаза от ужаса.
– Говори! – приказал Йоханнес.
Женщина пронзительно закричала.
– Ваше преподобие, о боже… Мы… мы просто хотели посмотреть, не найдутся ли где-нибудь еще одеяла… Они выдернули нас из дома… О боже, ваше преподобие, помогите нам, они убьют нас… Мои дети… – Голая женщина осела на ступени у двери и заплакала. – Помогите нам!
Внутри разлилось молчание охваченных страхом людей, которые понимают, что их собственная безопасность, возможно, зависит от жестокой смерти соседей.
– Считаю до трех… – сказал Йоханнес. Он неторопливо подошел к меньшему из двух мальчиков, наклонился и схватил его за ягодицы. Мальчик закричал. Йоханнес убрал руку и обнюхал ее. – Раз…
Александра впилась взглядом в Вацлава. «Сделай же что-нибудь!» – молча закричала она. Лицо Вацлава исказила гримаса бессилия.
Йоханнес отпустил мальчика и встал позади подростка. Нервы у того отказали, и он тоже заплакал. Йоханнес грубо сунул ему руку между ног. Подросток тяжело дышал и извивался. Йоханнес снова понюхал руку.
– Два…
Вацлав едва заметно шевельнулся, и два дула мушкетов направились на него. Его глаза блестели. Один из мужчин, целившихся в него, молча прошептал, шевеля губами: «Ну же… ну же… ну же», – и его глаза засветились от предвкушения.
Йоханнес подошел к женщине и встал позади нее. Плакать она так и не перестала. Он достал из-за пояса пистолет и взвел курок. Прижал дуло к затылку женщины. Оба ее сына громко закричали. Муж глухо стонал и бормотал что-то непонятное.
Йоханнес уставился на правую руку, сжимавшую оружие. После недолгих размышлений он вытянул вперед левую руку, схватил женщину за зад, проник рукой ей между ног и принялся ворочать там. Ее рыдания перешли в крики боли. Губы Йоханнеса растянулись, обнажив два ряда зубов.