Наследница огненных льдов
Шрифт:
– Это Ялмара Толбота ты называешь злым? – спросила я. – А почему?
– Он не любит народец хухморынмыл. Он всё время прикрикивал на Дзуна и Циля, когда они накрывали обед. А на Ханга один раз чуть не наступил, ещё сказал ему, чтобы под ногами не крутился. Злой командир, ни разу спасибо не сказал. А ведь мы все так старались и еду подать, и вещички почистить, и детальки смазать…
Унч с надрывом в голосе рассказывал о своих обидах, и попутно теребил шерстинки на боку курносого пса, что улёгся рядом со мной. Как же сильно Толбот обидел Унча, хотя он не признаётся, что именно командир сделал плохого лично ему.
– Унч, – решила я успокоить хухморчика, – я знаю, вы все всегда были исполнительными и учтивыми. Вы не заслужили грубости. Просто Ялмар Толбот дурной человек, который творит ужасные вещи. Забудь о нём, просто расскажи нам о том дне, когда дирижабль упал на льды.
–
– Нет, мы начали падать, когда влетели в переохлаждённый туман. Да, метеоролог так и сказал – переохлаждённый туман. Все кругом затрещало. Так страшно стало! А это лёд намерзал на оболочку дирижабля, на гондолу. Потом лёд откалывался, а кусочки летели и стукались. Я с господином Тусвиком поднялся из пассажирской гондолы на мостик под оболочку, чтобы залатать в ней дыры от осколков льда. Дзун, Ханг и Циль тоже там были, помогали. А потом мы с господином Тусвиком полезли к моторным гондолам посмотреть, что там с подачей масла и бензина. А там внутри трубы намёрз лёд. Господин Тусвик попросил меня помочь, залезть внутрь и отколупнуть. Ой, как я перемазался, но зато трубу от льдинки освободил, и бензин к мотору снова начал поступать.
– Эмиль Тусвик, моторист, так? – припомнила я это имя.
– Да, – грустно вздохнул Унч. – Мы с ним так славно поработали, а потом вернулись по мостику, спустились в пассажирскую гондолу, а там паника. Иллюминаторы все покрылись льдом, штурманы и мотористы суетятся. А дирижабль все снижается и снижается, так много льда на оболочке намёрзло, что тяжело ему стало с ней лететь. Господин Тусвик принялся помогать наставнику выкидывать балласт из гондолы, но дирижабль от этого вверх так и не поднялся. Злой командир в рубке кричал что-то, руль высоты дёргал. Инженер возле приборов стоял, проверял давление газа, и тут как крикнет, мой капитан, вы не туда поворачиваете, надо наоборот. И тут мы накренились и как ухнули вниз! Господин Тусвик с наставником в конец гондолы отбежали, на корму, думали, весом своим смогут выправить дирижабль, а не успели. Как всё затрещало, как мы ударились! Я ручками и ножками к полу прилепился и тут вижу, как всё перед глазами рассыпается, а люди с кусками гондолы, с ящиками, с санями вниз падают. И вот смотрю, лежат они на белом льду и такими маленькими становятся. Это, выходит, мы опять взлетать начали. Долго мы летели, много торосов через дырку в гондоле рассмотреть успели. Даже одного морского медведя видели. А потом как упали, как стукнулись! И всё.
– Как всё?
– Больше не взлетели.
Всё это время я внимательно вслушивалась, как дрожит тоненький голосок нашего рассказчика, и только теперь поняла – да ведь Унч подросток по меркам хухморчиков. Потому он и габаритами мельче Брума, и излишне писклявый, и такие наивные обороты речи употребляет. Бедный ребёнок, столько ужасов натерпелся.
– Значит, всё-таки не военные, – почти разочарованно заключил Эспин.
– Вот и замечательно, – отозвался Вистинг.
– Но ведь получается, – поняла я, – что это Толбот во всём виноват. Он напутал что-то с системой управления, не туда выкрутил руль высоты и потому дирижабль не поднялся вверх, а резко рухнул вниз.
– Кто знает, – пожал плечам Вистинг, – поверни он руль правильно, может, дирижабль всё равно пропахал бы льды гондолой. Обледенение было критическим, судно всё равно падало.
– Унч, – попросила я, – расскажи, что было дальше, когда вы приземлились.
– Мы начали искать друг друга. В расколотой гондоле остался только я, наставник, господин Тусвик и журналист. Он спал, а когда дирижабль стукнулся, он с кушетки свалился и только тогда проснулся. Дзун, Ханг и Циль, под оболочкой ползали, латали её. Физик на мостике свои приборы проверял, а два моториста в мотогондолах сидели. Десять нас осталось, остальные упали и потерялись.
– И вы не пытались их искать?
– Как же не пытались?! Наставник первым делом придумал откатить от дирижабля бочку с бензином и поджечь её, чтоб сигнал упавшим подать. Кругом ведь торосистые льды вздымаются, напрямую ничего не видно. Вот бочка взорвалась, мы ждали-ждали, ждали-ждали и никого не дождались. Наставник очень волновался. А вдруг они все разбились, а вдруг руки и ноги переломали и идти не могут? А ведь с нами в гондоле вся провизия осталась, лодка со вторыми санями, лыжи, запасная радиостанция. Физик по ней всё время упавших вызывал, а они не отвечали. И только шумы какие-то шли и щебет. Наставник сказал, что нужно найти пропавших. Господин Тусвик сам вызвался идти. Тогда наставник спросил Дзуна, Ханга, Циля и меня, не
– Вот ведь бестолковый, – проворчал на это Брум. – Я тебе что, про хищных песцов не рассказывал? А про рукодельное рабство?
– Рассказывал, дядюшка Брум, – поник Унч. – Я думал, у меня всё не так страшно будет. Я же от тебя узнал, чего ждать в пути. Да и не один я собирался идти, а с господином Тусвиком, а у господина Тусвика было при себе ружьё от диких зверей. Мы с ним собрались уходить, но уже ночь наступила, наставник с другими мотористами настоял, чтобы мы переночевали. Физик сказал, что обождать надо, пока он наши координаты по звёздам точно не определит, чтобы мы знали, куда возвращаться. А погода облачной была, не определил ничего физик ночью. А на утро пурга началась. Мы все из палатки почти не выходили. Отложили поход. На следующий день тоже метель, и на третий, и на четвёртый. Физик с журналистом все те дни радиостанцию настраивали, посылали сигналы, но никто нам не ответил. Неделю пурговали, а потом наставник сказал, если и выжили упавшие, то в метели сгинули. У них ведь ни еды, ни топлива, ни палатки. Все согласились, погрустили и решили дождаться безоблачной ночи, чтобы уже определить наши координаты по звёздам. Правда, часы у всех разное время показывали, то спешили, то отставали. Только широту по Ледяной звезде удалось определить. Вот тогда и понял наставник по этой широте, что ему всего ничего до оси мира осталось. Загорелся он идеей сначала дойти до неё и только потом вернуться обратно. Его сначала все отговаривали. А потом внезапно физик согласился, потом журналист заинтересовался и тоже захотел пойти со всеми. Два моториста сдались и решили за компанию покорить-таки ось мира. Только господин Тусвик никуда идти не хотел, всё про жену свою вспоминал, боялся, как там она одна жить будет, если с ним что-нибудь в пешем походе случится. Наставник настаивать не стал и отпустил его, чтобы он до яранг дошёл, а потом и Сульмара. Раз радиостанция не работает, должен же кто-то рассказать людям, что случилось с дирижаблем и экипажем. Мне наставник вручил свои именные часы с перстнем-печаткой, наказал отдать перстень брату Густаву, а часы тебе, Шела. Сказал, если не вернётся домой, пусть они станут для родных напоминать о нём.
– Ох, наставник, – недовольно проворчал Брум, – Это всё из-за зова Ледяной звезды. Он и пятнадцать лет назад на него неправильно реагировал, а теперь совсем свихнулся.
Я шикнула на Брума, чтобы не говорил плохого про дядю Руди, а Унч чуть ли не разразился рыданиями:
– Прости, Шела, ничего я тебе не принёс, всё потерял, как только с наставником расстался. Он на север с остальными пошёл, а мы с господином Тусвиком на юг, а через шесть дней…
– Я знаю, что случилось, только не плачь. Эти часы и перстень я получила в Квадене, они и сейчас со мной, в рюкзаке. А тело Эмиля Тусвика уже давно доставили в столицу его вдове. Ты только расскажи, как так получилось, что он погиб. Вы ведь были вместе.
– Вместе, Шела, вместе шли на юг, вместе дневали и ночевали при светлом небе, вместе паёк жевали. И как-то раз попался на глаза господину Тусвику дикий олень, и он решил на него поохотиться, чтобы мясо нам и мозговые косточки запасти. Погнался он за оленем с ружьём, поскользнулся и упал. Я из его нагрудной сумки вылез, звал его, щипал, будил, а он так и не очнулся. Господин Тусвик лежал на спине, а под головой лёд розовым окрасился. Умер господин Тусвиг, пробил себе голову, так глупо погиб. И я один остался. Горевал я, уходить от него далеко не хотел, а пришлось. Прибежал к нам песец, такой страшный, хищный! Я вещички наставника из нагрудной сумки господина Тусвика вытащить не успел, кинулся в сугроб спасаться, как дядюшка Брум учил.
– Хоть что-то из моих рассказов уяснил, – вставил тот.
– Я всё запомнил, всё учёл, - кивнул Унч.
– Как начал я в одиночестве скитаться, каждый день тебя вспоминал и благодарил. Как же мне пригодились твои премудрости. Я ведь вскоре по льдам к острову вышел, там людей, оленей и собак увидел, но прятался от них. Люди те не на юг, а на восток кочевали, так что пришлось мне к диким оленям за ляжки цепляться, чтоб не своим ходом по острову брести. Сколько всяких ужасов я навидался в дороге! И росомаху с широкими лапищами видел, и как песцы из птичьих гнёзд яйца таскают. А ещё я видел большого пятнистого кота, про которого только старые хухморынмыл рассказывают, те, что ещё в Сайшарынских горах жили, до наставника. У кота такой хвост, у него такие уши, а глазищи, а когтищи!.. Я еле успел пеструшечью нору отыскать, чтоб в неё зарыться и от кота спрятаться.