Наследница огненных льдов
Шрифт:
Пока я размышляла о скрытых намерениях наших хозяек и неспешно отламывала пальцами кусочки не самого свежего сыра и запивала их крепким чаем, Минтукав, не скрывая восторга, поведала всем нам о необычайном происшествии, что приключилось с ней всего пару часов назад, когда она ходила в магазин.
– … Выхожу на улицу и вижу: собачка белая. Такая интересная, никогда таких не видела. Пушистая, грива густая, шеи не видать. Глазки чёрные, уши торчком, тоже мохнатые, морда широкая, тупенькая – сразу видно, кобелёк. Умильный такой. Я ему говорю, какой ты красивый, можно тебя погладить? А он мне прямо человечьим голосом отвечает, дай шишку, потом гладь. Я аж обомлела. Говорящая собачка! Испугалась я, а как тут
Я дара речи лишилась от такого рассказа. Брум, вот смутьян! Оседлал Зоркого и теперь разъезжает на нём по Сульмару и пугает прохожих. Да ещё проклинает! Вот найду, устрою ему головомойку.
– Куда он убежал?
– Кто? – спросила Минтукав.
– Пёс.
– А, собачка. Так кто её знает? Вроде в сторону реки, на окраину. А, наверное, она побежала к охотничьей базе. Что там ещё у реки может быть интересного?
– А как туда пройти?
– Что, тоже хочешь на говорящую собачку посмотреть? – понимающе улыбнулась Минтукав. – Так это, со двора выйдешь на дорогу, чуть вперёд пройди и направо. Так и иди до реки. Два двухэтажных дома сразу увидишь. Это охотничья база. Только осторожна будь. На той неделе мужики всей толпой ходили в лес, искали медведя-подранка. Он ведь наших и соседских собак поел, ещё в дома ломился. Всё, задрали его, а шкуру на базу принесли. Теперь дух убитого медведя там обитает, отомстить хочет.
– Кому отомстить? – растерялась я от такого странного рассказа.
– Так охотникам, которые его убили. Ты если шкуру ту увидишь, скажи духу-медведю, это не из-за тебя он помер. Он ведь подслеповат, не видит ничего, ещё не разберёт, кто ты есть, и навредит как-нибудь.
– А что сказать?
– Скажи, что не ты его обидела, это всё пограничники, они его сгубили и рыбу у него отняли, потому он голодный всё лето и ходил. Пусть дух-медведь на них осерчает. Совсем от них житья нет, извергов.
Мы с Эспином переглянулись. Его здешние суеверия касательно убитых медведей явно забавляли. Я же лишний раз убедилась, как сильно сульмарцы не любят приехавших с континента военных. Это надо же додуматься, наслать на них дух убитого медведя, чтобы он их покарал. Интересно, каким образом? Хотя, если по мнению Минтукав Зоркий может проклясть рыбу в реках и толсторогов в горах, то духу-медведю и не такое под силу.
– Пойду, найду пса, – встав из-за стола, объявила я.
– Хорошо, идём вместе, –
Но не успел он подняться, как хозяйки наперебой стали предлагать ему лакомые пластинки копчёного лосося и варёное нерпичье мясо. В общем, на поиски Зоркого и Брума я отправилась одна, и гастрономический разврат продолжился уже без меня.
Путь до реки оказался недолгим. Парочку двуярусных зданий и множество мелких хозяйственных построек вокруг я приметила сразу, и потому пересекла заснеженный пустырь без всяких сомнений.
Никакого ограждения вокруг базы не оказалось. Что ж, постучусь в один из домиков, спрошу, не видел ли кто белого пса. Если там мне никто не откроет, постучусь в другой… А что это за деревянная рама стоит у них во дворе? И что это такое большое и коричневое висит внутри неё?
С интересом я подошла ближе и обомлела. Вот она – шкура убитого лесного медведя, что ел собак. Какой же он гигантский! Теперь я поняла, откуда у местных этот суеверный страх даже перед мёртвым медведем. Размах лап уже вызывает оторопь. А каким высоким был медведь… намного выше меня. Даже если руки поднять, всё равно кончики пальцев не дотянутся выше морды. А сама морда… нет, её покромсали, когда отделяли кожу от мяса. Теперь через глазницы были продеты верёвки, они же пронзали всю шкуру по периметру, натянув её на раму так туго, что не было видно ни одной волнистой неровности. Эта шкура больше походила на ковёр. А может она и должна в дальнейшем стать чьим-то предметом интерьера?
– Слушай, охотник, – внезапно раздался грубый бас по ту сторону шкуры, – ты же какой-то там военный, да? А я видел в газете фотографию, оружие у вас есть такое, пулемёт называется.
– И?
– Надо бы тебе взять этот пулемёт с собой на север, раскидать в тундре куски мяса, чтобы со всей округи сбежались песцы, да побольше. А потом их всех из пулемёта очередью. Чтобы ни один не ушёл, чтобы все издохли… И потом ободрать их на шубу.
Этот голос я узнала без труда. Брум в своём репертуаре. Но вот кого он подбивает на это злодейство? Неужели какого-нибудь пограничника?
Я неспешно выглянула из-за краешка шкуры и одним глазом увидела, как на поленнице вполоборота ко мне сидит мужчина в меховой одежде с надвинутым на лицо капюшоном, а Зоркий сидит перед ним и довольно щурится, оттого что незнакомец его поглаживает.
– Я не занимаюсь браконьерством, – наконец, ответил он Бруму, что стоял на полене рядом с ним, – за массовым истреблением диких животных обращайся к Иверсену и Месету. Они как раз прибыли на остров для отстрела толсторогов с воздуха.
Словно почувствовав, что на него кто-то смотрит, мужчина повернул голову. Теперь я увидела его лицо и в ужасе спряталась за шкуру. Нет, только не Вистинг! А может мне просто показалось?
Я осторожно выглянула из-за шкуры вновь. Нет, не показалось. Там на поленнице расположился именно Мортен Вистинг и никто иной. А Зоркий сидит перед ним, терпит его ручищи на своей шее и явно хочет большего. Вон, теперь лапы поставил ему на колени, тянет морду к лицу, собирается лизнуть.
Зоркий, как ты мог? Я бы всё тебе простила. Даже воровство продуктов. Но что ты нашёл в Вистинге? Он же так грубо тебя треплет, что вся шкура ходит ходуном. Бедненький мой мальчик, я же всегда с тобой обращалась нежно.
Я не смогла долго наблюдать за этим душераздирающим зрелищем, как ненавистный Вистинг завоёвывает доверие моего пёсика. Взяв себя в руки, я вышла из-за шкуры и, стараясь сохранить каменное выражение лица, направилась к поленнице.
Как только я приблизилась к Зоркому, Вистинг соизволил поднять глаза и взглянул на меня. А вот Зоркий… Он даже не отпрянул от него, даже не повернулся, чтобы посмотреть на меня. Так обидно.
– Будьте добры, – как можно более уверенно заявила я, – верните мне моего пса.