Наследник огня и пепла. Том IХ
Шрифт:
— Вот теперь ты слышишь его? — спросил я. Подопытный только орал даже не пытаясь вырваться. Я пустил небольшое лечение, смыкая рану на затылке. — Волок, засыпай голову. Оставь только лицо.
Песок шуршал, укрывая всё кроме глаз, рта и носа. Узник плакал, но уже молча.
Я встал.
— И, что теперь? — ошеломленно спросил Волок, когда я отдал пацану его нож.
— Тебе надо учиться ждать, Волок. Это труднее, чем кажется, — ответил я.
Глава 18
Язык для красного песка
Каким
— Ты меня слышишь?
Узник внезапно сел в яме. Видно стало, что кожа у него сохранилась лишь на плечах. Ниже — руки были ободраны до живых мышц, словно по учебнику анатомии. Впрочем, узника это, казалось, больше не волновало. На затылке у него устроился комок песка, связанный с Красным Волоком тонкой пульсирующей «пуповиной». Всё это напоминало сыпучую версию хедкраба.
— Да! — с трубным голосом провозгласил узник, как паровозный гудок. При этом, отвечая, он с хрустом вывернул себе челюсть. Так и остался сидеть с разинутым ртом — настолько широко, что туда можно было бы вставить два кулака. Сперат отстегнул клапан на чехле топора, а я, преодолев секундное оцепенение, шагнул ближе, положив узнику руку на шею.
Ноги подъедены, кожа полностью почти по всему телу съедена, бубенцы того… Связкам конец. Челюсть не сломана, но вывихнута, мышцы и связки челюсти порваны. Я вздохнул и пропустил через бедолагу мощную волну исцеления. Сосредоточившись на голосовом аппарате. Челюсть с хрустом встала на место.
— Послушай, — сказал я. — Я пришёл к тебе с предложением.
Узник вращал глазами врозь, как хамелеон, и вздрагивал всем телом.
— Ты меня понимаешь?
На этот раз он не стал рисковать и просто кивнул. Резко, амплитудно — так, что сам ударил себя подбородком в грудь. Я услышал треск, но, к моему удивлению, шея осталась цела.
— Тогда слушай. Ты лежишь здесь уже тысячу лет. И, если ничего не изменится, пролежишь ещё тысячу. Но у меня есть предложение: помочь нам. Мне. Мы ищем способ открыть порталы. Найти путь наружу. Если не я, то те, кто придут за мной, дойдут до цели. Люди — изобретательны. Мы не сдаёмся. Мы растём. Если ты станешь нашим союзником, сначала — одного города, потом — всей долины, ты поможешь нам вырасти, расширить влияние, восстановить Империю. Ты понимаешь?
— Да… — прошипел он, издавая жуткие, нелюдские звуки. Затем добавил: — Мне нужна плата. Еда и магия.
Я улыбнулся, достал медную пробирку с философской ртутью и аккуратно капнул немного на песок в стороне от узника.
— Неееет… яяяяд! — зашипел он, и тут же песок, где упала капля, зашевелился, вспучился и посинел, переходя в фиолетовый оттенок. Волна цвета поползла по поверхности, едва не зацепив узника.
Хорошо, что я отошёл подальше от него — неприятное соседство. Быстро закрыл флакон, спрятал его. Меня это обескуражило.
Чем глубже я погружался в местную магию, тем сильнее убеждался — в ней нет настоящих правил. Или, по крайней мере, я их не понимал. Алхимия особенно ясно это демонстрировала. В отличие от врождённого дара магии у аристократов, алхимики будто бы волей изменяли саму суть материи. И философская ртуть —
Месяцы упрямой работы над каплей. А Каас Старонот, великий алхимик, варил её ведрами. Или, может, я преувеличивал. Хотя… может и нет. В делах ему помогало всё, что хоть как-то связано с магией — от сердец нежити до кишок тварей из Гибельных земель. Но алхимия — не химия. Однажды Каас похвастался, что улучшил «формулу», заменил «капли пота первородного быка» на «пол унции гнева». Я спрашивал Бруно, что это значит. Он ответил: гнев можно выразить через кровь, цветы, пепел с поля битвы. Всё символично, всё ритуал.
В этом и была суть: каждый алхимик из Университета создавал уникальные, неповторимые вещи. Сейчас, например, они мазали крылья новой версии «Горшка» раствором на основе ртути, чтобы обеспечить подъёмную силу. А направления задавали, рисуя на них особые знаки. Просто чернила, но с ритуалом. В Цветочном городе, говорили, всё проще — там писали «лети» магическими чернилами, и это работало. Как-то.
Но везде была философская ртуть. А значит, это не просто магия. Это мана. Чистая. Лилия утверждала, что Красный Волок жрет магию и из артефактов. И уже давно на голодном пайке… Видимо, все же, он не всеядный.
— Надо было взять с собой сердце нежити… — пробормотал я. И тут меня осенило.
Я снял наруч, вспорол подкладку Когтем и достал оттуда тонкие пилёные пластинки демонических рогов. Отступил, выкопал ямку в песке и опустил туда один кусочек размером с ноготь. На пробу.
— Дааа… — протянул узник. — Это плата хороша.
Я и сам видел, как по песку прошла бордовая волна, как он зашевелился, затрепетал.
Я прищурился. Не спешил.
— Что ты можешь дать? — спросил я. Время торговаться.
Ответ был… странный. Длинная тирада. Голос будто сломанный магнитофон: хрип, треск, чужеродные звуки. Потом он затих, обмяк — и начал уходить в песок.
Я бросился вперёд, коснулся его шеи. Мертв.
— Я смог разобрать почти всё. И запомнить, — к моему облегчению, сказал Сперат. Вот что значит музыкальный слух.
— Он предлагал рабочих, — уточнил я. — Они едят, их надо кормить. Но понимают команды голосом. А потом?
— Если будет достаточно еды и магии, он даст ещё кое-что. Обещал сто, но пока у него только семь. За остальными прийти через год. Еды надо много. Лучше мясо. Но можно и растения. Только он считал это в объёмах — я не понял, сколько.
— И просил разговаривать чаще, — кивнул я. — Ему скучно. А говорил он — с трудом. Почему бы ему не сделать постоянное ухо?
Я раздражённо посмотрел, как тело медленно втягивало песок. Очень много возни для приятельских бесед.
— Про рабочих: он сказал, когда их выдаст?
— Нет, — покачал головой Сперат. — Но просил вернуть одного через год.
Видимо, снять «показания». Я передал Сперату наруч с прорванной подкладкой. Сперат бережно завернул его в ткань и спрятал под кольчугу. Ни один кусочек демонического рога не должен был упасть на песок. Больше — ни один. Хотя, может такая щедрость от Красного Волока, это аванс. Как ни крути, это у него единственный шанс выбраться. Хоть какой-то.