Наследник огня и пепла. Том IХ

Добрый Владислав

— Ты хочешь его убить? — прошептал Волок, как будто боясь, что тезка его услышит. И посмотрел на меня восторженно.

— Я стараюсь не убивать без причины, — хохотнул я. — Сначала я пытаюсь поговорить.

Волок нахмурился.

— И для этого мы дадим ему язык, — похлопал я пацана по плечу и пошел вперед.

Мы уже дошли до подходящего места. Выступающий валун прикрыл нас от моей свиты. А красный песок выглядел тут достаточно глубоким. Я внимательно осмотрелся, ища искажения в воздухе.

Следовало опасаться местную «фауну».

Монстров. Красный Волок создал их, когда надеялся на выживание. Теперь их слишком мало, и он не может даже защищаться как следует. Он экономит силы, не создавая новых, а они не возрождаются. Он не бездумный желудок — Лилия упоминала, что с ним вполне можно сосуществовать. Даже взаимовыгодно. Если договориться. Лилия даже подробно рассказала, как с Красным Волоком можно «говорить». Для этого нам и потребовался узник. «Ненужный человек», как выразилось говорящее дерево.

Сперат уже бросил на землю жадносумку и начал её расстёгивать. Волок тоже оглядывался по сторонам, настороженно. Сперат распахнул клапан, залез внутрь рукой по самое плечо. Долго шарил там рукой, что-то нащупал, сделал резкое движение и из сумки вывалился человек — связанный, с кляпом во рту, весь в пыли, но живой. Сперат деловито вытащил кляп. Узник застонал, задёргался и, заметив небо над собой, заверещал. Вопль был таким, что я чуть не выхватил клинок. Даже машинально огляделся вокруг. Нет, узник верещал сам по себе. Так кричать трудно. Когда ты в своем уме. Это плохо — если он сошёл с ума, то это может все испортить.

Но через пару мгновений крик стал осмысленным. Он хрипел сорванным голосом и твердил:

— Я падал! Я всё падал! Почему не остановился? Почему не разбился? Сколько это длилось?

Сперат с Волоком уже начали рыть яму лопатами, которые он прихватил из поместья. Я об этой мелочи не подумал — но Сперат был со мной при разговоре с Лилией и проявил похвальную предусмотрительность. Поскольку мне лопатой махать недостойно, я подошёл к узнику, успокаивающе его придержал за плечо. Он всё ещё дрожал, но уже мог говорить.

— Расскажи мне свои ощущения, — я кивнул на жадносумку. — Как оно?

Он покачал головой. Лицо у него было перекошено страхом, но не от боли — от невозможности объяснить, что он пережил.

— Мне казалось… будто меня бросили в яму, и я лечу вниз. Не быстро. Но лечу. Без дна. И я знал, что не умру. Никогда. Только это падение…

Он замолчал, всхлипывая.

Я присел рядом и протёр пальцем виски.

— А сколько ты там пробыл?

Он снова покачал головой.

— Не знаю. Мне казалось — годы. Или только миг.

Я выпрямился. Сперат в это время отсчитывал Волока — тот слишком низко наклонился, и теперь стоял, приходя в себя.

— Он думает, что падал. Значит, не чувствовал ни тела, ни времени, — сказал я Сперату. — Как в чёрной дыре. Плотность такая, что даже свет не уходит. И всё, что попало внутрь, не выходит.

— Но он вышел, — пробурчал Волок, — значит,

это не дыра.

— Да, — поспешно согласился я. Ляпнул термин из моего мира. Хорошо хоть на местный язык перевел. И постарался заболтать промашку. — Это сумка. Еда внутри не портится. Сперат, помнишь козу?

Сперат хмыкнул:

— Носил её два дня. Когда достал — стояла себе, жевала ремешок.

Я посмотрел на связанного «языка».

— Так, слушай, вот зачем мы здесь. Ты полежишь в яме. Под этим камнем. Я тебя порежу, придется потерпеть. Просто на всякий случай, предупреждаю — терпи до последнего… Если что-то пойдёт не так — вернёшься в сумку.

— Нет! — заорал тот. — Только не это! Я… я лучше умру!

— Вот и хорошо, — сказал я спокойно. — Значит, постараешься выжить.

Я кивнул, и Сперат с Волоком, не теряя времени, уложили пленного в яму, вырытую в красном песке. Он ещё не понял, что происходит, пока Волок не начал зарывать его по плечи. Когда песок закрыл ему грудь, узник вдруг закричал — не как человек, потерявший контроль, а как существо, которому наносят вред на глубинном уровне. Хорошо, что сорвал связки и в этот раз было не так громко. Лицо его было похоже на очень грустный смайлик. Вот как выглядит неописуемое страдание.

— Он жжёт! — завыл он. — Этот песок! Он ест мою кожу!

Волок застыл, бросив взгляд на меня. Я присмотрелся — действительно, кожа на предплечьях уже покрылась алыми пятнами. Красный песок двигался. Микроскопически, но неестественно — словно жил своей жизнью. Жил, чтобы есть.

— Он его расплавит, — спокойно сказал Сперат. — Как воск у костра. Ещё пару минут, и он начнёт стекать.

— Нет, — покачал я головой. — Он нужен нам живым. Надо торопиться.

Я протянул руку:

— Волок. Кинжал.

Он послушно снял с пояса свой шикарный, украшенный золотом и жемчугом нож с волнистым клинком. Красивый. Дар какой-нибудь от купца, который через моего пажа хочет подобраться ко мне. Волок в жизни не сможет себе позволить купить такой. Нож был вычищен до блеска.

— Осторожно, — пробормотал Волок, но не помешал.

Я шагнул к узнику, который, закатив глаза, пытался выбраться, но песок уже схватил его намертво. Порыв ветра унёс с губ остатки мольбы.

— Спокойно, — сказал я голосом медсестры на колоноскопии, — это даже не больно.

Я встал над ним, взял его за волосы и аккуратно, как парикмахер, сделал ровный, неглубокий надрез на коже затылка. Узник замер — от страха, от шока, от невозможности понять.

Из внутреннего кармана я достал заранее приготовленный плоский диск с множеством похожих на контакты выступов по краям — медянник. Крохотный круглый амулет с алым камнем на лицевой стороне.

Я вставил его в надрез. Он не вошёл глубоко — просто лёг под кожу.

Пленный завизжал. Сначала — от неожиданности. Потом — иначе. Иначе, чем прежде. Не от боли. От того, что почувствовал. Что-то внутри.