Наследник огня и пепла. Том IХ
Шрифт:
Хогспор молчал. Двое оборванцев, пришедшие раньше, согласно кивали. Их истории были почти такие же.
Один, с чёрными камнями в бороде, будто не имел доступа хотя бы к бронзе, произнёс:
— Мы — совет троих. Те, кто должен избрать Достойного.
Последний из них — невысокий, жилистый, как корень, — побледнел.
— Этого не было тысячу лет. Неужели… сейчас? Я? Нет. Я — пустая жила. Не даёт руды.
Второй, с лицом цвета мрамора от стыда, сказал:
— Я даже не знаю, что это за меч. В моём клане нет Граверов
И тогда заговорил Гравер Памяти. Голос у него был ровный, как резец:
— В каждом нашем Владыке была сила. Но она истаивала в этом мире. Тогда они ушли — туда, куда не могли забрать наших предков. Но перед тем запечатали свою силу в двух аспектах. У каждого аспекта — есть свои, особые свойства. Три малых и два великих.
Карг Харгримр имеет такие. Первое — это «Дух Харгримра». В бою все, кто рядом, чувствуют касание Харгримра. Их плоть становится прочной, словно плотное дерево. Даже самые страшные удары оставляют лишь зарубки. Их удары становятся точны, быстры и сильны. Потому мы до сих пор вооружаем старейшин молотами. Ведь, наполненные духом Харгримра, они смогут крушить своими ударами даже самые прочные доспехи и щиты.
Но главное — каждого, кто рядом, Карг Харгримр наполняет упоением битвой. От которого, как показано на барельефах, они смеются…
— Мы собрались тут слушать старые сказки? У меня есть дела! — перебил Гравера Хогспор.
— Я знаю, что должен сделать, — сказал второй из пришедших.
— И я.
— И я.
Третий и второй посмотрели на первого, рудознатца — седого, сухого, как известняк. Тот шагнул вперёд:
— Есть у нас один. Живёт за Рагой. Троих выкормил, троих похоронил. Своих похоронил. Чужих сирот взял и был с ними ласков, как с родными. Руду чует по запаху. Молчит много. Но если нужно дело — как бы ни было трудно, сделает. Он как молот в умелой руке: всё может раздробить, а сам останется цел.
Двое кивнули, но в глазах — сомнение. Пожалел сирот. Мягкий. А мягкий — значит, может дрогнуть.
— Кто держит Карг Харгримр — не слушает, а говорит. Он должен быть как секира. Всегда готов разрубить. Без жалости.
И тут Хогспор понял. Они выбирают Вождя. Короля. Или то, что ближе всего к этому — в их каменном, строгом мире.
Он подал знак. Родичи на охране — те, что в бронзе, подошли ближе. Он протянул руку… и схватил меч. Карг Харгримр.
Молния не ударила. Плиты не дрогнули. Но старейшины вздрогнули. Не от ярости. От удивления — от того, что никто не осмелился первым. Кроме него, Хогспора.
И теперь они только смотрели на него. Хогспор улыбнулся. Дураки. И трусы.
Карг Харгримр молчал. Но вес его — изменился. Рука Хогспора, привыкшая к ковке, будто держала не металл, а лёгкий, пористый камень.
— Он не твой, — сказал один из стариков. — Он не идёт к тем, кто идёт за собой.
Хогспор сжал рукоять крепче.
— А я не иду за собой. Я веду за собой, — процедил он. — Всегда вёл.
И
Хогспор вскинул голову. Лицо его стало твёрдым. Он обернулся к родичам у стен:
— Уведите всех. Старейшин, гостей. Пусть останутся только мои. Пусть Карг Харгримр останется с тем, кто знает, что делать.
Стража колебалась. Они переглянулись. Один шагнул — и замер. Один из них посмотрел на Ана.
Ан не шевелился. Но в его взгляде было что-то неподвижное и опасное. Как старый ледник, подтаявший на крутом склоне.
Потом Ан шагнул вперёд.
Хогспор сжал меч. Он был лёгким. Лёгким, как пустая каска. Как пустой кошель. Как слово, сказанное без смысла. Он размахнулся — и ударил мечом Ана по лицу.
Карг Харгримр пронёсся с лёгким свистом, но не сверкнул. Лезвие скользнуло по щеке, как бритва. Появился тонкий след крови — будто черта на коже.
Хогспор выдохнул. И только теперь почувствовал: меч не просто лёгкий. Он — пуст. Он здесь не для него. Он здесь — вопреки ему.
— Второе малое свойство Карг Харгримра, — пробормотал Гравер Памяти. — «Весы сердца». Меч отринет того, кто попытается использовать его для корысти, выгоды, или недостойной бойни. Он станет лёгким, будто сделан из сухой грибницы.
Хогспор попытался ударить снова, но Ан вдруг легко, как у ребёнка, вырвал у него меч. Ударом в лицо отбросил прочь — и положил меч обратно на стол.
— Я знал. Ты с трещиной внутри, — глухо обронил он. — Отныне ты изгнан. И все твои родичи.
Потрясённое удивление Хогспора перекрыло даже боль в разбитых губах. Он так удивился, что Ан его ударил. Хотя мог бы предполагать.
А потом накатила злость — густая, как расплавленный воск. Сквозь неё пробивалась обида. Он обернулся к родичу. Тому самому, что обязан ему всем.
— Ты, шлак! Так и будешь стоять, пока рубят крепи?!
Тот нехотя шагнул вперёд, неуверенно подняв совсем не ритуальную, а хищную, боевую кирку. И сразу отпрянул.
Старейшины.
Они шагнули разом, слаженно. Один ударил наотмашь щитом, и Хогспора — всё ещё сидевшего на полу — отбросило. Он сбил с ног одного из своих.
Старейшины выстроились стеной. Щит к щиту. И шагнули. Раз. Другой.
Хогспор закрылся руками.
Почему? Что он сделал? Это же он, Хогспор! Всё держится на нём!
Он… не знал, что делает. Не виноват. Но треснул пласт. И звук пошёл вглубь. Теперь каждый старейшина — как порода перед обвалом. Вот-вот сойдёт.
— Уходи сейчас. Если вечер застанет тебя в долине — или даже в дальних штольнях — ты умрёшь. Как и вся твоя родня. Даже те, кто ещё не отрастил бороды, — голос Ана доносился из-за спин старейшин.
И те сделали шаг. И ещё.
Родичи рядом, звеня кольчугами, растерянно смотрели на него. И тогда Хогспор всё понял.
Он вскочил — и побежал. Чтобы успеть. Успеть спасти хоть что-то.