Наследник огня и пепла. Том IХ
Шрифт:
Он бросился к боковому выходу — от него было ближе до покоев. И с грохотом врезался во… что? Человека?
Рыцарь, закованный в тянутую сталь лат, — таких люди научились мастерить особенно ловко — стоял прямо посреди Великого Холла.
Но Хогспора гнал вперёд ужас. У него даже не было времени возмутиться. Он обогнул рыцаря и понёсся дальше.
…
Ну что ж сказать. Даже легенды не передавали всей роскоши Великого Холла.
Даже я, повидавший всякие эрмитажи вживую, а на экране монитора вообще что только не видел, остался под впечатлением.
Магические
Только тут сфер были десятки. И каждая — с драгоценными камнями. Не фокус, не имитация. Настоящие.
Статуи в нишах стен — судя по блеску — из серебра. Искусно сделаны. Даже если они полые, из каждой можно наштамповать тысяч пятьдесят сольдо.
Я засмотрелся по сторонам — и чуть не пропустил, как в меня влетел долгобород. К счастью, он успел затормозить.
Лицо — в крови. Я узнал его. Хогспор. Хотел что-то сказать. Не сказал. Обогнул меня по дуге и засеменил прочь. Даже не поздоровался.
Я проводил его взглядом. За ним шагали ещё долгобороды. С оружием, но я не чувствовал в них угрозы. Рыхлые, пузатые — не бойцы.
А вот седобородые старики позади… были опасны. Слишком опасны. Щиты за спиной, бронзовые киянки в руках — по виду игрушечные, по суть — скорее всего нет. Держали их легко, как обычный клевец. Пустые внутри?
За ними я увидел Ана.
— А, Магн Итвис, — сказал он. — Опять пришёл просить?
— Я не прошу, — отрезал я. Обстановка была какая-то нервная. А я по привычке на стресс реагировал агрессией. — Я предлагаю. Принимать или нет — всегда твой выбор.
— Говори. А потом уходи. Ответ я пришлю письмом, — он отвернулся. К столу. Каменная столешница — тёмная, тяжёлая, как сама память их рода. А на ней тот самый древний бронзовый меч.
Так дело не пойдёт.
Отец говорил: сытый долгобород и голодный долгобород — это два разных долгобород. И был прав.
Эти бородачи едят, пьют — и добреют на глазах.
— Я устал с дороги. И голоден. Может, ты хоть угостишь человека, который хочет тебе только добра? Который был с тобой при Ченти. Который подарил тебе самое ценное — и не попросил ничего взамен?
Я выкатил сразу все аргументы. Взывал к гостеприимству — значит, был в отчаянии.
Вспоминал боевое братство. Даже благодарности коснулся.
— Нет, — Ан не обернулся.
— Пожалуй, человек пришёл вовремя. Я бы выпил пива, — вдруг сказал один из долговязых, худощавых долгобородов, стоявших поодаль. Я их и не заметил сразу. Моё внимание отвлекал боевой строй передо мной.
— А я бы не отказался перекусить, — басовито добавил один из седобородых. Остальные загудели, как пчёлы.
И строй — растворился. Щиты за спину, кто-то уже направился в сторону столов.
Ан обернулся. Смотрел им вслед. Растерянно. Потом посмотрел на меня. С подозрением.
—
— Это был подарок, — осторожно ответил я. — А подарки требуют назад, только если принявший предал дарителя.
Ты снова решил пойти на меня войной?
Часть седобородых осталась у стола. Остальные — из неприметной двери — принесли столы и стулья. Каменные плиты, дубовые ножки.
Сделали бы и всё из камня — да, видно, не хотят царапать пол. А пол… да, такой пол, пожалуй, только в элитных борделях моего мира. И то — не факт.
— Ладно, — наконец сказал Ан. — Давай выпьем. Поедим. И поговорим.
Вкус у пива был мощный, как удар кувалдой. Густой, вязкий, будто его нужно было не пить, а пережёвывать. Хлеб местный, подгорный, с горечью, привкусом земли, какой-то химии и грибным ароматом. Вообще хлеб долгобородов больше напоминал внешне горький шоколад. Зато он не портился. Я уже знал, что его много есть нельзя. У людей он мог взывать тяжелой отравление, и хотя я по дороге сюда по наводке своего проводника «осмотрел» местные сортиры, оказавшиеся весьма продвинутыми, даже со слив, проводить там следующие пару дней не хотелось. Мясо крепкое и тёмное. Козье, надо думать. Под Ченти специально для людей на стол подавали зелень, тут этого не было. Я ел, но не торопился. Потому что знал — как только тарелки опустеют, начнётся разговор.
Ан ел медленно. По-долгобородски. Не жуя, а будто утрамбовывая пищу в себя, как руду в плавильню. Его глаза — спокойные, тяжелые — не отпускали меня.
— Ты пришёл просить, — сказал он, отставляя кружку. — И, может быть, ты этого не видишь… Но это ты нуждаешься в нас. А не мы в тебе.
— Сейчас — да, — я вытер губы. — Вот только время меняет всё. Невозможная глупость, бросать зерно в землю. Если ты только не знаешь, что через год соберешь урожай. Я пришел тебя попросить бросить в землю…
— Тебе нужны мотыги? — поднял бровь Ан. Это что, попытка в юмор? Я так удивился, что даже не разозлился на то, что он меня перебил.
— Нет, Ан, — хотелось ответить колкостью, но я сдержался. Кто знает, вдруг моя ответная шутка удастся, и Ан рассмеется. И наоборот, если шутка не удачная, и вон те веселые седобородые парни за соседними столами на меня кинутся. А может, и наоборот. Нет, для стендапа публика не лучшая. — Я люблю победы. И вражда Караэна с Инсубрами означает долгую, тру…
— Победа все меняет. И поражение тоже, — снова перебил меня он. — Я слышал, ты хочешь ударить по Инобал. Тебе нужен наш хир, чтобы бросить его на весы Харгримра. Сдвинуть валун, что мешает твоему пути. Ты думаешь, мы — рукоять, которой можно качнуть? Возможно. Но ты — не тот, кто её держит.
Возможно, он подразумевал рычаг. Так, стоп.
— А кто? — нахмурился я.
— Те, кто останется. Через год. Через десять. Через пятьдесят.
Я поставил кружку. Я стал терять нить разговора.