Наследники по прямой. Книга первая.
Шрифт:
– Устроит. Учитель, - повторил Городецкий, будто пробуя слово на вкус. И улыбнулся.
Бедные, бедные девчонки, подумал Гурьев.
Москва. Май 1928
– Раздвиньте столы, ребята. Надо с Гуром ликбез по самообороне провести… Эй! Ты чего так скалишься?
Гурьев пожал плечами. Товарищи Городецкого сноровисто и быстро разогнали мебель к стенкам, так что в середине комнаты образовался достаточно просторный, метров пять на пять, квадрат. Городецкий скинул пиджак, снял галстук, засучил рукава и поманил Гурьева:
– Выходи, дружок.
Гурьев снял через голову тенниску,
Противником Городецкий был серьёзным, но не очень для Гурьева опасным. Опасным он был для всех остальных, представить это было несложно. Гурьев легко ушёл от одного захвата, от другого, и, чтобы успокоить раздухарившегося противника, толчком обеими ладонями - в грудь и живот - усадил его на пол. В комнате повисла странная тишина. Городецкий очумело потряс головой, не делая попытки подняться:
– Это… что?
– Так, - Гурьев встряхнул кистями рук, разгоняя кровь и восстанавливая энергетический баланс.
– Дальше показывать?
– А с двумя?
– подал голос сидящий на столе Герасименко.
– Богомол.
– Могу с двумя. Могу со всеми сразу, - Гурьев вздохнул, ощущая нечто, похожее на неловкость.
– В таком замкнутом пространстве у толпы нет шансов. Будете только мешать друг другу, ничего больше.
– А против ствола?
– Сколько тебе надо времени, чтобы его достать?
– Гурьев протянул Городецкому руку.
– Терция, две?
– Терция - это что?
– Четверть секунды.
– Проверим?
– Пожалуйста.
Городецкий вынимал оружие почти целую секунду. Прежде чем он наставил зрачок ствола на Гурьева, револьвер птицей выпорхнул из его руки и грохнулся в угол, - Богомол едва успел убрать бритую и круглую, как шар, башку с траектории.
– Ну, ни хера ж себе, - крякнул кто-то.
– Отставить, - тихо приказал Вавилов.
– Это как называется, сынок?
– Кэндо. Искусство боя. Извините. Очень долго рассказывать.
– И давно?
– Всю жизнь.
– Я-а-а-асно…
– А я-то ломал голову, кто это Гирю с его шалманом уработал, - Городецкий рассмеялся.
– Ай да Гурьев, ай да сукин сын! Вот вам и висяк, - распечатали!
Нет, всё-таки он опасен, без всякого страха подумал Гурьев. И он мне нравится.
– Варяг?!
– Год назад. Помните? Кто из наших был на месте? Лесной, Драгун?
– Да там как будто фреза с мотором пролетела, - проворчал Плетнёв, осторожно покосившись на Гурьева.
– А потом Змей Горыныч пыхнул. Ёшкин кот, Михеича - и то вывернуло!
– Гур, а почему - именно так?
– во взгляде Городецкого светилось любопытство, и не было ни тени осуждения, в отличие от хмурого Вавилова.
– Его пример - другим наука, - Гурьев был безмятежен.
– Но, Боже мой, какая скука. Давай сменим тему, Варяг. Я даже не представляю себе, о чём ты говоришь.
– Хорошо держишься, сынок, - тон Вавилова, несмотря на звучавшее в нём уважение, не предвещал ничего хорошего.
– Чтобы это было последний раз. Вопросы?
– Куча вопросов, Фёдор Петрович, - Гурьев спокойно выдержал его взгляд.
– Разве не верно, что нападающий сам выбирает свою судьбу и берёт на себя ответственность за последствия? Стоит ли рисковать, оставляя врагу возможность причинить вред тебе и твоим близким? Разве долг не платежом красен? Я могу
123
Действие происходит в эпоху, когда ни о сульфаниламидах, ни об антибиотиках официальной медицине ничего известно не было.
– Ага, - Герасименко подкрутил роскошные усы.
– Ты кого приволок, Варяг?
– Настоящего самурая, - усмехнулся Городецкий.
– Инструктора по защите и нападению. А?
– Извини, Сан Саныч, - Гурьев развёл руками.
– Я не Гилель, чтобы научить тебя Торе, пока ты стоишь на одной ноге [124] .
– А этого даже я не знаю, - Городецкий вздохнул.
– И сколько мне потребуется времени?
– Года три. У тебя общая подготовка неплохая, и весьма. Ну, чтобы ты хотя бы представление имел, как и что к чему, не меньше года.
124
Согласно одной из легенд Талмуда, к выдающемуся еврейскому мудрецу и законоучителю Гилелю пришёл римлянин и, желая насмеяться, потребовал научить его Торе, пока он стоит на одной ноге. Гилель ответил: "Не делай другим того, чего не желаешь себе". "И это всё?!" - спросил римлянин. "Всё", - ответил мудрец.
– "Остальное - комментарии. А теперь - иди и учись". Легенда утверждает: изумлённый до глубины души насмешник стал впоследствии знаменитым толкователем Священного Писания.
– А остальные?
– Как я могу знать? Пробовать надо.
– Ты посмотри только, Батя. Какой кадр!
– Мы договорились, сынок?
– Вавилов словно не слышал всего, что было произнесено с того момента, как прозвучала его последняя реплика.
– Обещаю, - Гурьев чуть прищурился.
– Ну, добро, - лицо Фёдора Петровича вмиг разгладилось.
– Человек должен всегда человеком оставаться. Иначе сам превратится в нежить.
У Гурьева было море возражений в запасе, но он промолчал. Городецкий посмотрел на него - и кивнул одобрительно.
– Теперь многое понятно, - Вавилов грузно поднялся, посмотрел на подчинённых.
– Порядок наведите, ребята. Давай-ка, сынок, ко мне в кабинет. И ты, Варяг.
Расположившись за столом и усадив Гурьева с Городецким, Вавилов разорвал, по старой привычке, новую пачку папирос "Норд" пополам и, закурив, кивнул Городецкому:
– Покажи колечко.
Городецкий достал аккуратно сложенный вчетверо лист и протянул Вавилову. Фёдор Петрович долго рассматривал картинку, потом вернул бумагу:
– Размножим на гектографе. Кто рисовал? Ты, сынок?
– Да.
– Толково. Должно помочь.
– Если оно ещё здесь, - Городецкий рассеянно вертел в руках ручку-самописку.
– А, Батя?
– А где?
– Гурьев напрягся.
– Да где угодно, - Городецкий вынул плоский портсигар, достал папиросу, закурил, с наслаждением затянулся.
– Это не Тициан и даже не Фаберже. В каталогах его нет. Я проверю, но ставлю глаз, что в каталогах оно не значится. В случайности я, как известно, не верю. Значит, работали на заказ. Так, Батя?