Наследники по прямой. Книга первая.
Шрифт:
– Так, Пинкертон.
– Ну почему Скворушка должна была заболеть именно сейчас?
– Городецкий с силой затолкал самописку в нагрудный карман пиджака и снова взял лежавшую на краю пепельницы папиросу.
– Кого мне по музеям и архивам отправлять? Колумба с Сотником? Или самому? Прр-р-роклятье!
– Музеи оставьте Полозову, - Гурьев посмотрел в половину окна.
– Полозову. Это несложно, ему быстрее помогут, чем вам.
– Штучная мысль, сынок, - согласно кивнул Вавилов.
– Мандат мы ему оформим, чтобы по бумажкам не было вопросов. Ты ему доверяешь?
– Да. Он, конечно, в драку полезет, но с этим мы с Учителем справимся.
– Да уж не подведите.
– Варяг, - Гурьев чуть повернулся, чтобы лучше видеть Городецкого.
– Да?
– Ты
– Пятого.
– Как же ты на Олимпиаду попал?
– Да есть пара фокусов, - Городецкий заговорщически подмигнул.
– Добро. Сан Саныч, через час я хочу видеть план мероприятий по делу. Посидим над ним, если повезёт, до обеда управимся. Двигай.
Городецкий кивнул и вышел. Оставшись с Гурьевым с глазу на глаз, Вавилов зажёг очередную папиросу и, усмехнувшись каким-то своим раздумьям, проговорил:
– Рассказывай, сынок.
Память сердца. Карамболь от трёх бортов
К лету двадцать шестого вопрос о деньгах встал особенно остро. Благодаря Мишиме ни он, ни, тем более, мама ни в чём не испытывали недостатка, но Гурьев решил, что пора и честь знать. Всё, что оставалось от дедовых накоплений и заначек, либо осталось в Питере и пропало бесследно, либо растаяло, как дым, в жуткую эпоху "военного коммунизма". А у Гурьева были честолюбивые планы, и для их воплощения в жизнь требовались средства. Школа, например. О том, чтобы попросить денег у Мишимы, не могло быть и речи. Тот и так крутился, как грешник на сковородке, чтобы залатать дыры в своём немаленьком коммунальном хозяйстве. Гурьев был достаточно взрослым для того, чтобы понимать - несмотря на усиленные заклинания коммунистических вождей, деньги всё ещё играют огромную роль в повседневной жизни. Причём конца этой роли пока не видно. Вожди высоко летают, а птицам, как известно, деньги не нужны… Но они-то все - И Гур, и мама, и Нисиро-о-сэнсэй - ходили по земле в цветущем и благоухающем саду НЭПа времён расцвета его угара. И без денег это было довольно затруднительно.
Нет, он не слонялся по городу в поисках тугого кошелька, выпавшего из кармана какого-нибудь загулявшего хозяйчика. Разгрузка вагонов тоже не входила в число приоритетных способов заработка - возни до чёрта, а толку… Гурьев думал.
Решение, как всегда, пришло внезапно. Идея, как молния, озарила Гурьева, когда он отбывал практику на "родном" заводе и увидел, как в заводском клубе играют в бильярд. Играли "по маленькой" - ставили десять копеек, двадцать, редко - полтинник за партию. Он решил: если в клубе за вечер можно заработать два-три рубля, то, возможно, где-то игра идёт всерьёз? И Гурьев начал искать. А кто ищет - тот всегда найдёт.
В Москве было немало мест, где шла действительно крупная игра. Команда высококлассных профессионалов - их было не больше сотни - отнюдь не бедствовала, несколько сотен за вечер считалось удачей средней степени, а хороший куш мог достигать двух - пяти тысяч. Кроме заработка, бильярд неизбежно вёл к интересным знакомствам, - немало советских начальников самого разного пошиба отдавали дань азарту этой игры, о которой кто-то очень неглупый заметил: "Это не шахматы, это - Бильярд! Тут думать надо!"
Несколько недель Гур присматривался к игрокам в приличных местах, а тренироваться ходил в заводской клуб. И только убедившись, что он вполне в состоянии "вступить в профсоюз", пришёл со своей идеей к Мишиме.
Мишима откликнулся не сразу. Только на следующий вечер, усадив Гура на татами в "гостиной" на своей половине, медленно проговорил:
– Если это действительно может принести тебе деньги, я не стану запрещать. Но это - лёгкие деньги. Значит, найдутся те, кто захочет отнять их у тебя.
– Мишима помолчал.
– Вот правила, которые ты должен выучить. Первое. Никогда не забирай у того, кто играет с тобой, все деньги до последнего. Второе. Никогда не играй лучше, чем требуется для того, чтобы выиграть. Третье. Никто не должен знать твоё настоящее имя, кто ты и
– Ты думаешь, мне придётся из-за этого убивать, сэнсэй?
– Гурьеву подобная мысль как-то не приходила в голову.
– Придётся, - спокойно ответил Мишима.
– И не однажды. Карма.
В первый же вечер Гур выиграл шестьдесят полновесных червонцев, обеспеченных золотом, драгоценными камнями и другими активами Государственного банка. И вновь убедился, что Мишима - мудрый и крайне предусмотрительный человек.
На него набросились сразу же, как только он вышел из клуба. Ни один из нападавших не ожидал отпора. Такого отпора. Гур расшвырял их, как котят, в общем-то, без особого труда. Каждому досталось по два удара - основному и контрольному. Убедившись в том, что любители поживиться за чужой счёт ещё долго будут наслаждаться ласковым теплом прогретой за день солнцем брусчатки, Гур спокойно вышел на улицу, взял извозчика и поехал домой.
Деньги были нужны ему вовсе не для кутежей. Первые свои гонорары Гурьев потратил с дальним прицелом. Заказал себе у знаменитого краснодеревщика складной кий в специальном футляре, а у не менее знаменитого Журкевича, одевавшего весь корпус советских дипломатов - три комплекта "спецодежды": жилетки, галстуки-бабочки, рубашки из тончайшего голландского полотна. Обувь тоже обошлась в кругленькую сумму. Настоящий ас и выглядеть должен по-настоящему. Мелочами вроде перстня с бриллиантом в карат и тростью с серебряной головой сокола он обзавёлся значительно позже, когда "премия" в сотню-другую червонцев сделалась скучной рутиной.
Так в московской команде игроков экстра-класса взошла новая звезда первой величины - Люкс. За полгода он заработал себе репутацию Мастера с большой буквы, бесстрастного и точного, как арифмометр. Он никогда не поддавался азарту, не связывался с фраерами, не отыгрывался и щедро давал фору. Прозвище было претензией, но Гурьев сумел его оправдать. К противнику за столом он относился как бы с лёгкой снисходительностью, словно не замечая пропихов и нажимов - разве что сделанных уж слишком нахально. И тогда следовала знаменитая "серия Люкс" - Гурьев даже не позволял партнёру прикоснуться кием к шарам, укладывая их в лузы один за другим с невероятной скоростью. Те, кому довелось видеть "серию Люкс" собственными глазами, начинали понимать, что обычно он играет даже не вполсилы, а в десятую её часть. Он никогда не лепил киксов, не выставлял отыгрышей и славился фантастическими триплетами, загонявшими по два шара зараз с незаказанной позиции. Такой игры не могли упомнить даже самые заядлые ветераны, и сразиться с Люксом, даже проиграв, почиталось за честь… А в остальном он свято следовал правилам, изложенным Мишимой. Тщательно подобранный грим - очки с простыми стёклами, набриолиненные и прилизанные волосы, тонкая щёточка накладных усов - делал Гурьева совершенно неузнаваемым. В этом тоже состояла часть иезуитского плана Мишимы - Гурьев должен был научиться менять внешность, походку, манеры так, чтобы сливаться с ролью в единое целое.
Никто ничего не знал о нём, кроме того, что Гурьев считал нужным о себе сообщить. Его рассказы и обмолвки, впрочем, не отличались однообразием, что обеспечивало дополнительную сумятицу в умах и сердцах. Именно этого они с Мишимой и добивались. Впрочем, подобная тактика отнюдь не гарантировала избавления от эксцессов.
Сразу после майских праздников двадцать седьмого года наступили прибыльные времена, - несколько недель перед тем, как наиболее заядлые игроки из любителей с деньгами съедут на крымские и кавказские курорты подлечить расшалившиеся от чекистских перетрясок нервишки, а профессионалы потянутся за ними. Гурьев не собирался на гастроли - во всяком случае, в этом году.