Наследники по прямой. Книга первая.
Шрифт:
Работы в крепости шли своим чередом и его личного присутствия не требовали. До завоза спецоборудования ещё было довольно далеко, и Гурьев, получив отчёт, задерживаться не стал - поехал домой. Поужинали всей компанией - Макарова, Кошёлкин, Денис, Даша и он - но как-то скованно. Обменивались дежурными фразами, каждый думал о своём - близком, но всё же своём. После ужина Гурьев обошёл периметр, но никаких подозрительных вещей или личностей не обнаружил. Сна не было ни в одном глазу. Он вернулся к себе и достал из сейфа документацию на корабль. Однако тишина и покой продолжались недолго -
– Можно? Не помешаю?
– Что ты, - он убрал толстенную папку под кровать, поднялся, отодвинул Даше стул, усадил.
– Выше нос, дивушко. Всё будет, как у нас говорят, в цвет.
– У нас - это где?
– У нас - это у нас.
– Гур…
– Что?
– А ты Сталина видел?
Ближняя Дача Сталина. 2 мая 1939
Очухался, старый дурак, яростно подумал Гурьев, наклоняясь к Сталину. Глаза, глаза - мутные, нехорошие глаза. Как я успел… Власика пора убирать к такой-то матери, совсем мозги пропил. Что ж ты творишь, а?!
Взгляд Сталина сделался осмысленным, обрёл чёткость. Гурьев продолжал смотреть ему прямо в глаза, пока короткие рыжеватые ресницы не дрогнули, опускаясь. Сталин отвернул голову, приподнял заросший щетиной подбородок, спросил тихо, но ровно и жёстко, нормальным своим голосом:
– Что это было?
– и повторил: - Что было?
– Инсульт это называется, если не знаешь. Кровоизлияние в мозг. Ты меня видишь? Слышишь?
– Вижу. Слышу. Не ори на товарища Сталина. Не ори.
– Да я, в общем-то, тихо разговариваю, - удивился Гурьев.
– Тихо, да. Не разговариваешь - орёшь. На товарища Сталина орёшь. Испугался, да?
– Да. Да, испугался. За тебя испугался. Я тебе сколько раз говорил: не пей столько. Не жри столько. Иголки мои работают, когда ты работаешь. Если ты Богу душу отдашь - я тебе её назад не вколочу. Я не Бог и даже не зам его по товарищу Сталину. Понимаешь ты это или нет?! Ты нас осиротить хочешь? Столько сил вложено - хочешь весь проект похерить, псу под хвост отправить? Хочешь?
– Опять орёшь, - вздохнул Сталин.
– Снова орёшь. У меня голова болит.
– Я знаю, что болит. Ты мне живой нужен, дорогой великий вождь трудящихся всего мира, любимый и родной товарищ Сталин. Понимаешь?
– Понимаю. Нужен тебе Сталин - вот и сидишь тут, нотации читаешь. Тыкаешь. Нервный какой, молодой - а нервы уже никуда. Кто тебя позвал? Птичка твоя?
– А если и птичка?
– Хорошая птица, умная, - снова вздохнул Сталин.
– И смотрит - совершенно как человек, только не говорит. И людей не боится - совсем. Чудно, - Сталин посмотрел на Гурьева, медленно повозил головой по подушке: - Злишься. Нервничаешь. Что, не справитесь без меня? Не сдюжите?
– Повернись, спину обколю.
– Коли, коли. А орать не смей, - Сталин, кряхтя, поворачивался со спины на живот.
– И тыкать не смей. Я Сталин.
– Ещё раз такой фокус выкинешь - будешь не Сталин, а трясущийся старикашка в инвалидном кресле. И никто тебе помочь не сможет. Ни я, ни врачи с лекарствами.
– Врачи - ослы. Ещё Ленин говорил: все врачи-товарищи - ослы. Всех к чёрту отправлю.
– Развоевался.
– Не
– Не злись, сказал. Да, мы без тебя ничего не сделаем. А ты без нас - державу просрёшь. Никто, кроме тебя, эту хевру не удержит. Стоит тебе кулак разжать - пустят всё под откос, раздадут за бесценок, за тряпки, помадки, машинки. От Гитлера - за Енисей побегут, а то, что останется, америкашкам раздадут с япошками. Ничего не умеют - только водку жрать да баб драть, да и то - не как люди, как шелудивые псы. Так что ты погоди ещё на тот свет торопиться. Погоди.
– А он есть? Тот свет?
– Не знаю. Я другое знаю: это бесы тебя путают. Путают и пугают. Ты очень умно поступил тогда, что на уговоры Бокия не поддался: перспективы, прогресс. Правильно. Но Бокий их столько сюда стянул - места живого нет.
– А я кто - бес, по-твоему?
– Нет, ты не бес, Иосиф Виссарионович. Ты человек. Пока. Душа у тебя тяжёлая - да, но ты не бес. Но хоровод бесов вокруг тебя - неописуемый. Так что ты поберегись, товарищ Сталин.
– А ты не боишься? Или ты сам - бес?
– Я - не боюсь. Вот они меня - боятся. Я их убиваю, товарищ Сталин. Поэтому - боятся. Сейчас тебе нельзя, а поправишься - расскажу. Хоть и скука это смертная.
– Бокий, значит. А врачи?
– А врачи свой долг исполняют. Как могут.
– Покажи. Покажи. Хочу увидеть. Хочу знать, что не врёшь.
– Уже знаешь, - жёстко сказал Гурьев.
– Покажу - в своё время. А тебя, такого вот - никому нельзя показывать. В том числе и ему.
– Когда?
– Когда увижу, что назад ничего не открутишь. Ни ты, ни они. Ни днём раньше, ни днём позже.
– Мало я тебе разрешил? Городецкому - мало?
– А что ты разрешил такого особенного?
– изумился Гурьев.
– Что такого небывалого ты разрешил?! Державу строить? Детей растить, как нужно, чтобы они Родину свою знали и любили, вместо каких-то всемирных утопий для оборванцев?! Будто бы сам не хотел - а нам разрешил?! Добрый какой. Ну-ка, ну-ка. Расскажи мне, чего ты такого разрешил нам ужасного. И вспомни, чего мы добились - и чего ещё добьёмся. Ещё полгода максимум - и мы на границу по Висле встанем. И Сахалин будет наш. Главное - сохранить это потом. Удержать. Хапнуть - это и тонкошеие могут. Понимаешь, товарищ Сталин?
– Почему фамилия такая еврейская?
– У кого?!
– У Городецкого.
– Это у евреев русская. Я же говорю - бесы тебя путают.
– А зачем евреям русские фамилии? Говорят, товарищ Сталин жидов ненавидит. Чушь. Враки. Двурушников ненавижу - это да. Зачем русская фамилия? Боишься? Притворяешься? Обмануть хочешь? Русских людей обмануть? Товарища Сталина обмануть? Вот это - не люблю. Не люблю.
– Эх, ты, - усмехнулся Гурьев.
– Товарищ Сталин, великий вождь всех народов, - а таких простых вещей не понимаешь. Евреи в России всегда хотели быть похожими на настоящих русских дворян. На таких, как Городецкий. Они, такие, как Варяг, державу построили - на тысячи лет. Ведь жить в России, не будучи русским - не по крови, не по морде, а по духу, - невозможно. Как будто ты, бывший грузин, этого не знаешь.