Наследники по прямой. Книга первая.
Шрифт:
Гурьев достал из кармана пиджака фотографию и положил перед Тимирёвой:
– Можете мне сказать, кто это, Анна Васильевна?
Тимирёва долго рассматривала фото, прежде чем подняла глаза на Гурьева:
– Что это за снимок, Яшенька? Это… Это же невозможно!
– Вы не ответили на мой вопрос. Вы знаете, кто это?
– Вы знаете это наверняка не хуже меня, - выпрямилась Тимирёва.
– Яков Кириллович! Я не понимаю…
– Вы тоже убеждены, что на снимке - именно та самая женщина, которую мы оба подразумеваем?
– Да.
– А вот на это теперь взгляните, - Гурьев положил рядом с
– Что… Что происходит? Яшенька, умоляю! Скажите мне, наконец, что происходит?!
– лицо Анны Васильевны дрожало от еле сдерживаемых рыданий.
– Невозможно! Невозможно…
– Я наткнулся на всё это случайно, - задумчиво проговорил Гурьев.
– Настолько случайно, что… Правда, мой старый приятель Сан Саныч Городецкий напрочь отказывается в случайности верить. Больше того, он утверждает, что никаких случайностей вообще не бывает. Вот так, голубушка Анна Васильевна.
Тимирёва заплакала. Слёзы просто катились по её щекам, и Гурьев подумал - да откуда же у человека может быть столько слёз?! Не делая никаких попыток вытереть слёзы, Анна Васильевна держала Дашино фото - на вытянутой руке, чуть подрагивающими пальцами, прямо перед собой.
Всё когда-нибудь кончается - иссякли и слёзы. Гурьев протянул Тимирёвой платок. Аккуратно положив снимок на столик и вытерев глаза, Анна Васильевна спросила:
– Что я должна буду делать, Яков Кириллович?
– О, ничего сверхъестественного. Помните, в прежние времена у барышень из приличных семей были и бонны, и гувернантки? Вы нужны мне, чтобы присматривать за девушкой. Её зовут Даша. Даша Чердынцева. Её отец - военный моряк, а мать скончалась при родах. Та самая молодая женщина, что на фото. Сейчас у отца этой девушки появилась новая семья, - очень добрая, хорошая, милая молодая женщина и чудесная девочка, и Даша с ними замечательно ладит - она вообще такой человек, ладит практически со всеми, кто соответствует определению "хороший человек". Вот с негодяями у неё никак отношения не складываются, - горестно, словно сожалея об этом, вздохнул Гурьев.
– Но - при этом - ей требуется несколько иной уровень общения, чем эта милая и добрейшей, ангельской буквально души молодая женщина может ей предоставить. Поэтому мне нужны вы.
– Она…
– Давайте пока не станем ничего оглашать, Анна Васильевна. Будет ещё тому и время, и место. А пока я поручаю девушку - вашему попечению. Говорите с ней обо всём на свете. Рассказывайте ей о вашей жизни, обо всём, что помните. Только правду, разумеется. О том, почему всё случилось именно так. О том омуте смуты, о круговороте нелепостей и закономерностей, закруживших нас всех и швырнувших на скалы наш общий корабль. О войне, о людях… Словом, обо всём. Станьте её другом. Я знаю, у вас обязательно выйдет.
– И это… всё?!
– В общем-то, да, - Гурьев улыбнулся.
– Вы, вероятно, догадываетесь, что сделать это мне самому невозможно, в том числе по причинам вполне объяснимого свойства.
– Она в вас… влюблена?
– Слава Богу, нет, - ещё шире улыбнулся Гурьев.
– Разумеется, я пользуюсь непререкаемым авторитетом, но ничего такого опасного, к моему глубочайшему счастью
– Хотелось бы надеяться, что это выполнимо, - Тимирёва вздохнула, покачав головой.
– Где она сейчас?
– Недалеко отсюда. В Сталиноморске. Там как раз заканчивается строительство нашего… убежища, назовём его так. Санаторий-профилакторий "Старая Крепость". Вам там понравится, вот увидите.
– Когда?
– Дней через десять. Отдыхайте, медики проследят, чтобы вы нормально питались, назначат процедуры, - оглянуться не успеете, будете, как новенькая. Да, чуть не забыл. Просить ни за кого не нужно. Делается всё возможное и даже многое за рамками такового. А вот список полезных людей, - действительно полезных, будет весьма кстати. Но с этим тоже сильно не торопитесь.
– Какими правилами я должна руководствоваться, чтобы список соответствовал вашим ожиданиям, Яков Кириллович?
– Что вам сказать, - Гурьев провёл тыльной стороной ладони по подбородку.
– Знаете, сейчас в Европе очень нехорошие дела творятся. Гитлеровцы, похоже, от риторики перешли к делу - евреев сгоняют в гетто, грабят и убивают по дороге. Так вот, есть такая палестинская организация - называется "Алият Ха-Ноар". Они умудряются в этом бедламе работать - вывозить людей в Палестину. Не всех, конечно. Только тех, кто… А как решить это - кто?! Неизвестно, Анна Васильевна. Непонятно. Страшно. А решать надо. Каждый день, и выхода иного не имеется. Вот и вам примерно в таком положении побывать предстоит. Я за вас ничего решить не смогу, уж не обессудьте.
– Это… жестоко.
– Я знаю, - Гурьев кивнул.
– Но вот с этим - в отличие от всего остального - я ровным счётом ничего не могу поделать.
Сталиноморск. Декабрь 1940
Звонок из крепости раздался поздно вечером. Герасимов, откашлявшись, произнёс в трубку:
– Добрый вечер, Яков Кириллович. Открыли главную плиту. Всё готово, можем приступать.
– Нет, - вздохнул Гурьев.
– Столько ждали - ещё подождём. Всё равно до утра невозможно ничего делать.
– Почему?!
– Помните, что я вам рассказывал, Михаил Михайлович?
– мягко напомнил Гурьев.
– Оптический замок.
– Ах, да, - смущённо пробормотал Герасимов.
– Конечно. Извините.
– Я сейчас сделаю пару звонков, утром, по команде, и начнём - помолясь, как говорится. Я понимаю, вам не терпится, Михаил Михайлович. Только вы учтите - там может просто не оказаться ничего. Ничего вообще. Пустышка.
– Я чувствую, там что-то есть, Яков Кириллович. Что-то важное.
– Это хорошо, - кивнул Гурьев.
– Интуиции я тоже, в общем, доверяю. Но мы подождём до утра. Если надо - то до третьего дня. До свидания, товарищ Герасимов.
Распрощавшись с археологом, Гурьев набрал номер Городецкого:
– Исполать, секретарь. Жду тебя завтра утром на объекте.
– Что там?!
– Без тебя открывать не будем.
– А если там нет ничего?
– А это мне уже совершенно неинтересно, Варяг. Я нашёл клад, и я должен тебе его показать. Так что ты прилетай, будь так добр. Утром сюда - вечером - назад. Москва денёк без тебя выстоит.