Наталья
Шрифт:
— Саня… я хочу тебя…
Ее ноги раздвигаются. Мое колено во что-то давит, упирается… Она вскрикивает, не то это всхлип, не то вздох, — не понимаю я, входя в нее.
— Мой милый, — шепчет бесслышно она, — а… да…
Она становится моей, постепенно, убыстряясь, вдруг ее тело стало сжиматься и разжиматься, — как без сознания, она забормотала:
— Только не в меня… мне нельзя.
За секунду до этого я успеваю выйти из нее. И выхожу…
Она крепко прижимается ко мне. Она обнимает меня, сдерживая мое бьющееся тело.
Я отбрасываю голову на подушку сбоку, она удерживает меня.
— Са… ша, — по слогам шепчет она, и мне непривычно такое имя, от нее.
— Наталья, тебе неприятно все это, — я прижимаю колено к ее ноге.
— Что ты, Санечка, ты прости меня…
— Я просто не люблю то, что из…
— Глупыш, — шепчет она. Простынею вытирает все мокрое, мое тело.
— Ты прекрасна, — не удерживаюсь я.
— Это тебе кажется, — говорит она. — Саня… — и целует меня.
Я шепчу ей на ухо такое, что у нее прекрасно, что она вспыхивает, горящим лицом касаясь моего тела.
— Ох, Саня. — Она снова долго целует меня. — Мой хороший, мне надо выйти…
— Куда? — спрашиваю я.
— …
Э-э, совсем одурел, как только что родился.
— Да, конечно. Только нет… ванны.
— Я что-нибудь придумаю.
Она одевается. Наверно, не полностью, думаю я, берет графин и уходит.
Я лежу опустошенный на спине и думаю, почему у меня всегда так все скомкано в первый раз. Потом думаю, как она обойдется без ванны, несчастная. Будь они счастливы, эти коммунальные условия.
Она скоро возвращается. Вдруг что-то мокрое и холодное касается меня. Это полотенце, она намочила.
— Саня, я сожалею, но вода холодная.
Я быстро вытираюсь и отбрасываю полотенце в детскую кроватку: всё туда.
— Тебе холодно, да, Наталья?
— Очень.
— Иди сюда, я тебя согрею.
Через несколько мгновений она опускается рядом со мной уже абсолютно голая. Потом ее тело ложится на мое. Мы дышим друг в друга и сильно обнимаемся. Нам становится горячо, жарко, потом раскаленно… Я растворяюсь с ней опять. Немного смелей и уверенней, не сдерживаясь в телодвижениях.
После второго раза я лежу и не чувствую себя. Ее рука гладит меня везде. Я совсем выдохнувшийся, что со мной сегодня, не понимаю.
Она целует мою щеку, скулу, нежно водя губами.
— Наталья… ты моя? — с удивлением осознаю я.
— Да, только твоя…
— Ты моя, — шепчу я, — ты моя.
— Я твоя, Санечка, только твоя…
Я закрываю глаза и не верю… Я просыпаюсь оттого, что она мне шепчет в ухо:
— Саня, ты придавил меня, мне некуда деться.
Я ничего не понимаю, раскрываю глаза и в темноте вижу, что она прижата к стенке и почти примята мною. Стенка холодная, я завожу руку за ее спину, а она не укрыта. Вся махровая простыня стянута на меня.
— Наталья, — я быстро дергаю
— Я не хотела будить тебя, Санечка, — шепчет она.
— Как будить? — не понимаю я.
— Ты так сладко спал и губами касался плеча. Я не хотела шевелиться.
— Сколько же я проспал?
— Около часа.
— Не может быть.
Вдруг где-то тикают часы по радио и играют гимн.
— Наталья, ты знаешь…
— Да, — говорит она, — я их уже час слушаю, они каждые четверть часа передают время.
— Наталья, — я целую ее в губы, долго, бесконечно… — Тебе пора…
— Не хочу, я хочу остаться…
— Первый час, они ждут тебя… да?
— Я не хочу уходить от…
— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Я прошу ее еще, и она поднимается. Я щелкаю кнопку, не знаю, как ее назвать, и свет зажигается. Я отворачиваюсь к стенке, отпуская патрон, прикрепленный к спинке кровати. Слышу, как она берет графин, полотенце и не уходит.
— Саня, отвернись, пожалуйста, — тихо говорит она, — там холод ужасный.
— Я же отвернулся, — говорю я и убираю голову под подушку, чтобы не смущать ее, чтобы она не боялась звука.
Через какое-то время она касается моего плеча и говорит «все», но просит не поворачиваться. Она одевается. Не глядя, через плечо я подаю ей комбинацию, лежащую в постели.
— А я и забыла совсем, — говорит она.
Полумрак, кажется, она опустила козырек лампы вниз.
По логике, думаю я, она должна одеваться спиной ко мне, лицом к ставням. Я чуть отклоняюсь и вижу ее спину, прищуриваю глаза, но она уже застегнула. Я быстро хватаю, потянувшись, шапку из детской кроватки и нахлобучиваю на себя.
— Я готова, Саня, — говорит она и добавляет, — как ты просил.
Поднимает абажур у лампочки, комната больше освещается, она смотрит на меня и вдруг начинает смеяться. Я лежу голый в ондатровой шапке. Она смеется все громче и громче, глядя на меня.
— Какой ты забавный, Саня! — Она падает в одежде на постель, смеясь, и целует меня.
Я отрываюсь.
— Наталья, я провожу тебя.
— Не надо, я сама. Холод на улице, куда ты пойдешь.
— Да, только в полпервого ночи ты еще не ходила одна. Отвернись, пожалуйста.
Она отворачивается, я одеваюсь быстро.
— Нравится яблоко?
— Да. Вкусила греха называется, — смеется она, и я смотрю на ее безгрешное лицо.
Нет, она не грешна.
Я подаю ей дубленку. Закуриваю, выходя из дома. Снег и ветер холодной улицы обхватывают нас, и мы прижимаемся друг к другу. Потом останавливаемся и долго целуемся, одетые; моя сигарета прогорает. Мы не можем оторваться.
Потом все же направляемся к метро, губам стало горячо.
— Наталья, ног совсем не чувствую, как спичечки в сапогах, воздушный весь.