Наталья

Минчин Александр

От этой мысли я выскакиваю на улицу, едва не захлопнув дверь, без ключа, и вглядываюсь вдоль улицы, в сторону метро. Никого нет. Я напрягаю глаза — пусто. На столбе на часах сорок минут двенадцатого. Что же случилось? Я не могу ей позвонить, она просила. Там все дома, она все равно не сможет говорить, тем более, после вчерашнего возвращения.

Я захожу и начинаю ходить по комнате в длину. Поперек некуда. Двенадцать тикает, она точно не приедет. При чем тут родственники, просто решила, что это ей не надо, не получилось вчера… Все просто,

не надо строить иллюзий, она обычная женщина. А все бабы — самки. Это же твоя теория. Вот и пользуйся ею, она проявляется воочию. Нет, это невозможно. А почему невозможно? — все возможно.

Раздается стук в дверь, я не слышал звука шагов. Я подскакиваю одним прыжком и распахиваю дверь.

— Здравствуй, Саша. Как тебе спалось?

— Здравствуйте, тетя Нина.

— Кровать не жесткая?

— Нет, спасибо, нормальная. Я вам деньги должен.

— Да. Я как раз в магазин собралась.

Я достаю деньги и рассчитываюсь с ней. За свет в конце месяца.

— Сколько времени уже?

— Четверть первого, — говорит она и уходит.

Я выглядываю в пустой длинный коридор, никого. Теперь я знаю, что она не приедет. Звонить я не буду. А по логике, если не приходят сегодня, то не придут и завтра. Ведь не для того же не приходят сегодня, чтобы прийти завтра.

Я лезу в свою сумку, боковой карманчик, и достаю флакон эфедрина, еще Павла подарок с дня рождения. Того дня, когда мы с ней познакомились. Достаю скальпель, который всегда со мной, и открываю им металлическую обойку, потом снимаю резиновую крышечку и делаю два глотка. Это полфлакона. Горькое ужасно. Откусываю красное яблоко и сажусь у стола.

Через пять минут у меня начинает электризоваться в мозгу и волосы шевелятся. Очень приятное ощущение какого-то сжатого перевозбуждения, но только мозгового. Все мысли отключаются, ни о чем постороннем не думаешь, и мозг концентрируется только на желаемом, на ней.

Я думаю о Наталье, сижу и думаю. Даже если я ее и не увижу никогда, все равно, слава Богу, что она была. Закуриваю сигарету и натыкаюсь на зажигалку, забытую серебряную палочку. Огонь зажигается вместе с моей сигаретой. Вот и память нечаянная, случайно забытая, в спешке. Или это повод, причина позвонить, чтобы вернуть?.. Нет, я не позвоню ей никогда, первый. А ей мне и звонить некуда. Тикает два часа, а я все прислушиваюсь к шагам, голова моя напряжена, и выкурена пятая сигарета. Когда пьешь эфедрин, очень курить хочется.

Около шести раздаются шаги, по которым я узнаю шаги своего брата, и следом — стук в дверь.

Я открываю.

— За такси три рубля, — произносят его свежие с мороза губы.

Я смотрю на него и ничего не понимаю.

— Какое такси?

— Вчерашнее, ты сказал, чтобы я взял.

Я достаю три рубля и отдаю. Он заходит и садится у стола. Берет яблоко и кусает. Он всегда все берет и кусает. Когда видит съедобное. Такая жизнь.

— Как дела? — спрашивает он.

— Нормально, — отвечаю

я.

— Ну и как Наталья, — спрашивает он, — чего не поделишься?

— Чем?

— О вчера.

— Ничего не было такого, чтобы делиться.

— Только ты мне не рассказывай, я уже взрослый, или постельное белье ты стащил, чтобы в кубики играться?

— Во-первых, белье мое, я его не утаскивал, а во-вторых, нехорошо подглядывать.

— Я не подглядывал, потом заметил, да еще ваши голоса около часу ночи ходили туда-сюда. Ну и как?..

Ему всегда не терпится узнать начало. Обычно мы все рассказывали друг другу, но в этот раз мне не хочется и у меня никогда не расскажется.

Собственно, он мой учитель самого недалекого прошлого, я должен говорить ему о достигнутых успехах, победах и боях. Но здесь другая ситуация, не было: дала или не дала. Хотя все они дают. Вопрос: в первый раз или нет.

Но при чем тут она.

— Борь, не хочется, в другой раз.

Он вглядывается, повернув лампу на меня.

— Что это у тебя зрачки такие расширенные?

— Не знаю, — говорю я.

— Как ты не знаешь, просто так они не расширяются. А это что? — он берет флакон со стола.

— Эфедрин. В нос закапал, простудился, еще с общежития.

Ему, доктору, даже в голову не приходит, что можно еще делать.

— Наверно, много закапал, а он сильнодействующий.

— Да нет, как всегда… — я осекаюсь, он не обращает внимания.

— Ты ел что-нибудь?

— Мне не хочется.

— А где Наталья?

— Она занята, родственники приехали.

— Ее ждешь, конечно? — догадывается он.

— Нет, Б., правда, не хочется.

— Ну, давай, я зайду позже, а то голодный с работы.

Он уходит, и кажется, что не приходил никогда. Но он возвращается.

— Хочешь музыку послушать?

— Что угодно, — отвечаю я.

— Сейчас принесу магнитофон сюда, а то у меня холодно.

Он приносит свой хороший магнитофон и ставит кассету. А мой — в общежитии, надо будет его девкам, что ли, подарить.

Звучит какая-то музыка и в первый раз за целый день расслабляет меня. Все, не пришла. Ну и что. Жизнь не окончена. Не умирать же из-за этого. А почему нет? Мысль эта мне нравится — о смерти. И думать больше ни о чем не нужно будет, и ждать не надо. Хотя я знаю, что все это глупости и ждать я буду: и завтра, и послезавтра, и долгие еще дни, до конца.

Брат остается спать у меня, осведомившись, не придет ли она. Я отвечаю ему, что замужние женщины по ночам не ходят. Они не ночные, они дневные или вечерние.

У него холодно, и он спит в моей кровати. Какая смена при-лагательных.

Утром он будит меня, уходя на работу, я поворачиваюсь на другой бок, засыпая. Заставляя себя, так как лучше ждать во сне.

Где-то передают сигналы точного времени. Кому оно нужно. Это уже прошло, значит, полдня.

Я решаю прождать еще два часа и пойти что-то купить поесть.