Наталья
Шрифт:
(Дальше я уже не помню ничего, я кончался. Я был счастлив — ведь это же из-за нее.)
Первое, что я смутно различаю, — склоненное лицо брата надо мной, вроде оно озабоченно, но такого быть не может, или это не мой брат.
Пальцами он пытается поднять (или задрать) мое веко.
— Борь, оставь в покое мое веко, — говорю я. — Я еще не покойник.
— Очнулся, наконец-таки. А я уж думал, мы тебя с того света не вытащим.
— Какая трогательная дума.
— Подожди, —
Сзади я вдруг различаю кого-то в белом халате.
— Кто это?
— Медсестра.
— Сам не справился, что ли? — хочу пошутить я.
— Чем? Ни бинтов, ни жгута, шприца — ничего. Из тебя уж и бить перестало, когда я вошел. Посмотри на простыни.
Простыня вся багровая. Я сворачиваю голову набок: левая рука наглухо перевязана. Пытаюсь приподнять…
— Опусти и скажи спасибо.
— Спасибо, — говорю я. — Девушка хоть интересная?
— Какая? — не понимает он.
— Которая за тобой стоит.
Он отодвигается, она улыбается мне, как пациенту.
— Я вижу, что все в порядке и мы тут не нужны.
Из-за стола поднимается еще кто-то в белом халате, но на расстоянии я не различаю лица. И обращается к моему брату:
— Ну, что, доктор, будем делать, в больницу его везти надо, в спецотделение… Или вам доверить?
— Да я уж послежу. Там ведь скоро не выпускают. У него это случайно вышло. Он мальчик впечатлительный. Мнительный, перемнил чего-нибудь.
— Хорошо, коллега, договорились. Запишу: случайный порез руки. Мы ведь тоже подотчетны.
— Большое спасибо.
Они уходят. Б. садится на кровать рядом со мной.
— Зачем ты, кретин, это сделал?
Я молчу. Он наклоняется и целует мою щеку, и так застывает, и вдруг, неожиданно, что-то теплое капнуло мне на щеку. Я не ожидал этого от него. Мне очень неудобно, мне стыдно.
— Б., ну не надо, я больше никогда так не буду, обещаю тебе.
Он отклоняется и уже голосом, пришедшим в себя, говорит:
— Я тебе, безмозглый, все мозги выбью, если ты только задумаешься над этим.
— Как это можно выбить мозги из безмозглого, Б.?
Он невольно улыбается.
— И что за такой ненормальный уродился, я не понимаю.
— Причем, как ни странно, Б., один нас породил.
Он смеется.
Я медленно засыпаю. Ночью мне тесно спать, мне жарко, у меня температура. Кто-то лежит рядом со мной, мне кажется, что Наталья, она, наконец, пришла. Я забываюсь снова и просыпаюсь от ладони на лбу.
— Ты весь горишь, Саша, — говорит он.
— Не переживай, тебе кажется.
— Я пришлю медсестру из нашей поликлиники, чтобы она тебе сделала уколы, очень высокая температура, — он выдергивает градусник у меня из-под
Он смотрит на градусник и ничего мне не говорит.
— Хочешь в психушку?
— Нет, Б., не надо, я буду хороший!
— То-то же, — он улыбается, — еще раз только прикоснись к своим корявым венам чем-нибудь, и я тебя туда отправлю в один момент. А оттуда скоро не выходят: посидишь там, ума наберешься.
— Где, в психушке? В психушке — ума набраться? — Интересно…
— Да. Раз своего мало.
— А кто со мной ночью спал?
— Я.
— Чего это?
— Оставлять одного не хотел.
— Прямо медсанбатка Маша спасает раненого командира.
— Поостри-поостри, так я сейчас тебе сделаю физическое внушение о том, что такое хорошо и что такое плохо, если тебя отец этому еще не научил.
— С ума сойти, как я боюсь, Б. …
— Ну ладно, Санчик, мне пора идти, — он пытливо смотрит на меня и молчит.
И я молчу.
— Мне пора идти, я сказал…
— Ладно, Б., иди. Я никогда ничего не делаю дважды, — не повторяю и не исправляю.
— Попробуй только попробовать по второму разу, я из твоей конопатой головы все конопушки вышибу. А то такие шизики, как ты, вечно, когда не получилось первый раз, пытаются во второй…
— Подсказываешь, что ли?
— Идиот!
Он наклоняется и гладит мою щеку. Потом смеется.
— Ты что, Борь?
— Спать с тобой приятно. Лучше женщины. Греешь, как печка. А ночи холодные еще.
— А, — я усмехаюсь, — ну, заходи еще, согрею, правда, груди нет прижать…
И тут я вспоминаю…
— Ну, что ты остановился, шизик, чего в глазах помутилось, опять вспомнил что-то? Я чувствую, мне тебе сейчас надо дать по уху, а не потом, чтобы, когда я вернулся, застал тебя живым.
— Все в порядке, Б. Мне показалось. Приятной работы.
Он раздвигает губы в улыбке:
— Лучшего пожелать не мог?!
— Не-а.
— Тебе свет потушить?
— Пожалуйста. Я очень хочу спать… в темноте.
Он не слышит последнего слова, тушит свет и выходит. Я прикасаюсь к бинту в темноте. Где эта завязка? Туго забинтовано, надо ее сорвать. Хотя я обещал ему. А, все равно. И, обхватив бинт рукой, будто обняв его, я засыпаю.
Меня кто-то трясет за плечо. Это Наталья, думаю я. Женские духи.
— Добрый день, я приехала вам сделать укол, ваш брат дал мне ключ, чтобы не поднимать вас с постели.
Вот у кого мой ключ теперь.
Она стоит склонившись, касаясь моего плеча.
— У него все такие милые медсестры?