Наука, философия и религия в раннем пифагореизме
Шрифт:
Сходство египетской религии и пифагореизма, усматриваемое им, — это типичная interpretatio Graeca. Египтяне действительно использовали при захоронении только льняные пелена и папирус, но не в силу какого-то запрета на шерсть, а просто из-за ее непригодности для мумифицирования. [174] Пифагорейский же обряд связан, вероятно, с запретом на употребление мяса некоторых животных, что вполне могло перейти и в запрет захоронения в шерстяной одежде, поскольку и она имеет отношение к этим животным. [175]
174
Dawson W. R. Making a Mummy, JE A 13 (1927) 40-50. Вообще находки шерстяных вещей в погребениях чрезвычайно редки (Lloyd А. В. Herodotus, Book II. Commentary 1-98. Leiden 1976, 373), что говорит о малом использовании шерсти в Бгипте. В Греции и в Италии ситуация была совсем иной, поэтому и запрет на шерсть касался только покойников, а не живых.
175
Morrison. Pythagoras, 136. Ср.: ??????? ??? ?? ??????? (Aristox. ар. Iam. VP 100 = Pitagorici 58 D la). См. также: Zeller, 317 п. 5; Delatte. Vie, 120 п. 4.
Что касается
176
Widemann A. Herodots zweites Buch. Leipzig 1890, 457 f; Kees H. Totenglauben und Jenseitsvorstellungen der alten Agypter. 4. Aufl. Berlin 1980, 6; Lloyd ?. B. Herodotus, Book II. Commentary 99-182. Leiden 1988, 59 f.
177
Widemann. Op.cit., 458; von Fritz. Pythagoras, 188.
Итак, следует полагать, что связь Пифагора с Египтом основана у Геродота не на фактах, а на кажущейся близости пифагореизма и египетской религии. И если Исократ сделал следующий шаг в этом направлении, то это никак не говорит о его большей осведомленности в биографии Пифагора.
Второе упоминание о поездке Пифагора в Египет принадлежит Гекатею Абдерскому (FGrHist 264 F 25, 96 и 98). Он сообщает о посещении Египта Орфеем и Мусеем, Ледалом и Гомером, Ликургом и Пифагором, ссылаясь при этом на записи в египетских священных книгах. Лалее говорится, что Пифагор заимствовал у египтян некий ????? ?????, учение метемпсихоза и геометрические теоремы. Перед нами вновь незамысловатый литературный вымысел. Половина имен, называемых Гекатеем, попросту легендарна, никаких книг с записями о посещении Египта великими греками, разумеется, не было, а если бы даже и были, то прочесть бы их он не смог: ни один из греческих авторов, писавших о Египте, языка этой страны не знал. [178] Сведения Гекатея восходят частично к Геродоту,22 а частично к уже стойкой к концу IV в. популярной традиции, связывавшей с Египтом едва ли не каждую вторую знаменитость.
178
Iversen E. The Myth of Egypt and its Hieroglyphs in European Tradition. Copenhagen 1961, 41 f. 22 Заимствование метемпсихоза (Hdt. 11,123); ????? ????? (11,81); геометрия (11,109). См. также: Burkert, 219.
В наиболее важной части традиции — у Аристотеля, Евдема, Аристоксена и Дикеарха — мы не найдем никаких сведений о восточных путешествиях Пифагора. Правда, есть два курьезных свидетельства, в которых наряду с более поздними авторами фигурирует и имя Аристоксена. Одно из них содержится у христианского писателя Ипполита: «Диодор же из Эретрии и музыковед Аристоксен говорят, что Пифагор прибыл к Зарату Халдейскому и тот ему объяснил, что изначально есть две причины всему сущему: мать и отец, причем отец — это свет, а мать — тьма... Из этого-то и происходит весь космос, из женского и мужского. Ведь он (Пифагор) говорит, что космос существует в согласии с музыкальной гармонией, поэтому и солнце совершает гармонический круг. Рассказывают, что о рождающемся из земли и из космоса так говорит Зарат: есть два демона, один небесный, другой подземный... Что касается бобов, то говорят, что он предписывает их не есть» (fr. 13).
Можно ли следовать здесь за Дильсом, который приводит лишь первое предложение этого пассажа (14 A 11), превращая его таким образом в историческое свидетельство, через Диодора из Эретрии восходящее к Аристоксену? Но читал ли этот никому неведомый Диодор Аристоксена, употребившего столько сил на доказательство того, что Пифагор, как и все нормальные люди, ел бобы (fr. 25)? Рассказ этот явно выдуман для придания большего веса религиозной докрине пифагореизма, но ведь именно ею Аристоксен интересовался меньше всего. [179] Свои сведения он черпал из пифагорейских кругов, тогда как легенда о путешествиях Пифагора, как отмечал Делятт, имеет, по всей видимости, источник, не зависимый от школьной традиции. [180]
179
Лаже в том случае, когда он связывает Пифагора с Дельфийским оракулом (fr. 15), речь идет лишь об этическом учении. В более чем 30 его упоминаниях Пифагора и пифагорейцев ни разу не говорится о метемпсихозе, ибо сам он в него не верил (Wehrli F. Aristoxenos, RE Suppl. 11 [1968] 342).
180
Delatte. Vie, 152. Шперри (Spoerri W. A propos d'un texte d'Hippolite, RE A 57 [1955] 274 ff), подробно разбиравший текст Ипполита, полагал, что упоминание о поездке Пифагора к Заратуштре едва ли принадлежит Аристоксену; возможно, что он просто констатировал некоторую близость его доктрин с учением персов. См. также: Zeller, 301 п. 1; Jacoby, FGrHist 279 F 94, Komm.; Wehrli. Com. ad loc. Доля Аристоксена в этом тексте могла ограничиваться лишь фразой, относящейся к музыкальной гармонии (Levy. Recherches, 82; Legende, 21 ?. 3). Гатри, детально исследовавший традицию о связях Пифагора с персами и лично с Заратуштрой, также пришел к выводу о ее неисторичности (Guthrie I, 254).
В «Теологуменах арифметики» говорится со ссылкой сразу на пятерых авторов, в том числе Аристоксена и Неанфа, что Пифагор уехал от тирании Поликрата в Египет (а не в Италию, как в подлинном фрагменте Аристоксена!), там был взят в плен персидским царем Камбизом и, оказавшись в Вавилоне, был посвящен в местные таинства (fr. 12) — сюжет, вполне достойный романа. Между тем, в 525 г., когда Камбиз завоевал Египет, Пифагор, по хронологии Аристоксена, должен был находиться в Кротоне. Как уже отмечалось, Аристоксен мало интересовался пифагорейской религией, тем меньше его должно было занимать участие Пифагора в вавилонских таинствах. Из всей этой истории за Аристоксеном без особого риска можно сохранить разве что отъезд с Самоса из-за тирании Поликрата. [181]
181
См.: Wehrli. Com. ad loc.
Итак, что же можно сказать о путешествии, если первые сообщения о нем недостоверны, а основанная на них поздняя традиция не добавляет ни одной правдоподобной детали? Лишь то, что в действительности его не было или, по меньшей мере, что у нас нет оснований верить в его реальность. [182] Добавляет ли правдоподобия идее о восточных связях Пифагора то, что, по рассказу Элиана, он носил штаны (Ael. VH 12.32)? Или символ пифагорейского сообщества — пентаграмма, истоки которой де Фогель находит в Вавилоне? [183] Или белый петух из пифагорейской акусмы, в котором Кюмон видел персидское влияние? Разумеется, сейчас эту идею принято обосновывать не столько подобными фактами, сколько ссылками на восточные заимствования в математике и астрономии. Однако убежденность в том, что Пифагор был посредником между Востоком и Западом, возникла задолго до открытия древневосточной математики и астрономии, и опиралась она именно на недостоверную традицию о его путешествиях, а не на какие-то восточные черты в пифагореизме. Естественно, что и заимствования в математике и астрономии — реальные или вымышленные — гораздо легче было связать с тем, кто уже имел стойкую репутацию передатчика восточной мудрости.
182
Как выразился по этому поводу Целлер, путешествия Пифагора не невозможны, но недоказуемы (Zeller, 307). См. также: Burnet, 88; Hopfner. Op.cit, 11 ff; Zeller-Mondolfo, 393; К RS, 224. С другой стороны, много ли переняли у египтян Геродот или Демокрит, действительно побывавшие в этой стране?
183
Ср.: Fallus R. ????????????, ААА Hung 30 (1982/84) 75-111. Как показывает материал статьи, пентаграмма едва ли вообще была пифагорейским символом.
Часть II
ПИФАГОРЕЙСКОЕ СООБЩЕСТВО
Глава 1
Каталог Аристоксена и хронология пифагорейцев
Кто такие пифагорейцы, по каким критериям их можно отличить от представителей других направлений? Вопрос этот, как правило, открыто не ставится, а в качестве рабочего метода молчаливо используется доктринальный критерий: пифагореец — это тот, кто говорит о Числе. Соответственно всех остальных, например Алкмеона, Менестора или Гиппона, либо относят к «парапифаго-рейцам», либо вообще не рассматривают в рамках пифагореизма. Между тем мы сталкиваемся здесь с очевидной petitio principii: то, что само нуждается в доказательстве, берется в качестве исходной посылки. Впрочем, и независимо от этого, доктринальный критерий не является ни универсальным, ни наиболее убедительным. Платониками и перипатетиками считают не только и даже не столько тех, кто признавал существование Идей, перводвигателя или четырех типов причин, а тех, кого наши источники называют учениками (последователями) Платона и Аристотеля. Очевидно, что и вопрос о том, кого можно считать пифагорейцем, следует решать, исходя из достоверных источников, а не из приверженности к числовой философии.
Именно этот критерий взял за основу Дильс в своем издании фрагментов досократиков. Наиболее важным (хотя и не единственным) источником, на который он опирался, был известный каталог пифагорейцев, содержащийся у Ямвлиха (VP 267) и восходящий, как полагал Дильс, к Аристоксену. [184] Впоследствии идея об авторстве Аристоксена была поддержана М. Тимпанаро Карди-ни, а Буркерт выдвинул в ее пользу несколько дополнительных аргументов. [185] К приводимым им соображениям можно прибавить еще некоторые. Очевидно, что каталог составлен не Ямвлихом: в его сочинениях встречаются еще 18 имен пифагорейцев, которых нет в каталоге. [186] Все лица в каталоге, хронологию которых можно установить, относятся к периоду до Аристоксена, т. е. к VI— середине IV в. Вместе с тем каталог независим от псевдопифагорейской литературы: в нем отсутствуют имена около 18 «пифагорейских» писателей, фигурирующих в собрании Теслефа.
184
Diels ?. Antike Technik. Leipzig 1924, 23. Впервые это предположил Роде (Rohde, 171).
185
Pitagorici III, 38 f; Burkert, 105 n. 40.
186
Brown H. A. Philosophorum Pythagoreorum collectionis specimen (Diss.). Chicago 1941, IV-VIII.
Происхождение ряда пифагорейцев, указанное в каталоге, отличается от других источников, но совпадает с тем, которое дает Аристоксен. Показательно и распределение по городам: наибольшее количество имен (43) названо из Тарента, родины Аристоксена, а из двух других центров пифагореизма, Кротона и Мета-понта, соответственно 29 и 38 имен. Из 218 имен каталога нам известно по другим источникам 56. Хронологически они распределяются следующим образом: VI в. и начало V в. — 21, [187] V в. — II, [188] IV в. — 24. [189] Это также хорошо согласуется с авторством Аристоксена, который, естественно, лучше знал пифагорейцев своего времени и вместе с тем, работая над биографией Пифагора, должен был интересоваться его окружением, т. е. рубежом VI-V вв.
187
Харонд, Залевк, Абарис, Тимаред, Аристократ, Фитий, Гелиаконт, Силл, Онат, Алкмеон, Милон, Метон, Бронтин, Пармиск, Орестад, Гиппас, Ксенон (см.: DK I, 447.4), Леонт, Алкимах, Лейнарх, Батилл.
188
Парменид, Эмпедокл, Иккос, Менестор, Мелисс, Феодор, Гиппон, Филолай, Лисид, Архипп, Астил.
189
Экфант, Тимей, Еврит, Архит, Ликон, Эхекрат, Клиний, Фимарид, Окелл, Опсим, Ламон, Финтий, Лиокл, Полимнаст, Фантон, Прор, Меланипп (ср. DK I, 479.26), Ксенофил, Сим, Фриних, Навсифой, Мильтиад, Полемарх, Зопир.