Наваждение

Соловьев Всеволод Сергеевич

— О, какъ я радъ, что вы не прошли мимо, — невольно прошепталъ я.

Она только качнула слегка головою.

«Пойдемте!» разслышалъ я и пошелъ рядомъ съ нею.

Я не зналъ про нее ничего въ послднее время. Можетъ быть, она замужемъ? Только нтъ, конечно, нтъ, потому что тогда-бы она не смотрла на меня такъ свтло и радостно, тогда-бы, можетъ быть, она не протянула мн руку. И, дйствительно, оказалось, что она не замужемъ. Она сейчасъ-же сказала мн, что недавно пріхала съ матерью изъ деревни, пробудетъ здсь недли три, посовтуются съ докторами, а затмъ, вроятно, отправятся куда-нибудь за границу, такъ какъ Софья Николаевна

очень дурно себя чувствуетъ. Лиза говорила и разсказывала, и разспрашивала меня своимъ ровнымъ, спокойнымъ голосомъ, только я замтилъ, какъ румянецъ все ярче и ярче вспыхивалъ на щекахъ ея и какъ грудь ея высоко поднималась.

Я поспшилъ разсказать ей, что я одинъ въ Петербург, далъ ей понять, что встрча съ нею для меня величайшее счастье. Она еще разъ быстро и глубоко взглянула на меня и кончила наконецъ тмъ, что просила сегодня-же вечеромъ придти къ нимъ.

Я съ ней простился и возвращался домой съ легкимъ сердцемъ, со счастливымъ сознаніемъ, что теперь мн есть куда идти и что я знаю, зачмъ я пойду. Снова мн вспомнились т милые, беззаботные дни, то свтлое наше время въ деревн. Я радостно отдавался этимъ воспоминаніямъ и радостно чувствовалъ, какъ съ каждою новою минутой вмст съ ними возвращаются и мои прежнія чувства къ Лиз, какъ все миле и миле она мн кажется. Я ужъ сгоралъ нетерпніемъ и, вынувъ часы, по-дтски разсчитывалъ сколько еще времени оставалось мн до возможности къ нимъ отправиться.

XII

Въ такомъ настроеніи я вернулся въ свою квартиру и, отворивъ дверь кабинета, остановился съ невыразимымъ ужасомъ. Передъ моимъ письменнымъ столомъ сидла Зина.

Конечно, ничего безобразне, ничего страшне этого не могло со мной случиться. Ея посщеніе ужъ само по себ было невозможно и невыносимо, но то, что оно случилось именно въ этотъ день, въ эту самую минуту — могло довести до сумасшествія. Какая страшная судьба меня преслдуетъ! И разв не судьба это, разв это не демонъ, которому суждено разбивать мою жизнь всякій разъ, какъ она начинаетъ казаться мн свтлою…

Какъ смла она придти ко мн! Какъ сметъ она чего-нибудь ждать отъ меня!..

Я взглянулъ на нее съ ненавистью и негодованіемъ.

Она тоже, какъ и Лиза, мало измнилась, только, кажется, пополнла немного. Она обернулась ко мн, поднялась съ кресла и глядла на меня въ смущеніи.

Да, вотъ оно, это вчное фатальное лицо! Вотъ она смотритъ на меня своими молчащими глазами. Это т самые глаза, изъ-за которыхъ я вынесъ столько муки, которые столько разъ меня обманывали.

Мое негодованіе и ненависть росли съ каждою секундой. Я, наконецъ, подошелъ къ ней.

— Зачмъ вы здсь? Неужели вы думали, что имете право придти ко мн? Только нтъ, конечно, какое вамъ дло до этого!.. Нтъ, не то… неужели вы думаете, что я могу допустить эту встрчу? Что я могу и хочу васъ видть?

Она не шевельнулась. Она глядла на меня, глаза ея и все лицо были неподвижны, совсмъ какъ будто мертвые.

Я вышелъ изъ комнаты, прошелъ въ спальню, заперъ дверь и ждалъ. Я прислушивался, когда она уйдетъ, и ничего не слышалъ. Проходили минуты, — я не знаю сколько прошло времени, только все это тянулось безконечно долго. Наконецъ, я опять вошелъ въ кабинетъ; можетъ быть, я не разслышалъ; можетъ быть, она давно ужъ ушла…

Но нтъ, она здсь. Она стоитъ все также неподвижно, на томъ-же самомъ мст, гд я ее оставилъ! Я готовъ

былъ кинуться къ ней и насильно вывести ее изъ комнаты. Я имлъ на это право, и это было-бы самое лучшее, что я могъ сдлать. Но я опять взглянулъ на нее. Она мн показалась такою странною, такою испуганною и въ то-же время жалкою, что у меня опустились руки.

— Прошу васъ, уйдите, оставьте меня въ поко,- едва слышно прошепталъ я. — Оставьте меня, между нами нтъ ничего общаго, намъ незачмъ встрчаться, уйдите, уйдите!..

Она сдлала нсколько шаговъ; мн показалось, что она шатается. Она ужъ не глядла на меня; ея глаза были опущены.

— Хорошо, я уйду, если ты меня гонишь, — услышалъ я ея голосъ:- я уйду!..

И она опять сдлала нсколько шаговъ, схватила свою голову и громко зарыдала.

Слезы отчаянья! Но разв я не слыхалъ ужъ ихъ, разв я могу имъ придавать какое-нибудь значеніе?

А между тмъ безумная, отвратительная жалость ужъ закралась въ меня, и я погубилъ себя этою жалостью.

— Я не гоню васъ, я прошу васъ уйти, потому что между нами нтъ ничего общаго и потому, что я никакъ не могу понять, зачмъ я вамъ нуженъ? Если я вамъ нуженъ зачмъ-нибудь, говорите — я васъ слушаю.

— Нтъ, я уйду, уйду! — проговорила она и вдругъ обернулась ко мн, и вдругъ опять взглянула на меня и продолжала:

— Боже мой, какъ будто я сама не понимаю, что не имла никакого права приходить къ теб, что ты можешь, что ты долженъ гнать меня. Я четыре раза подходила къ этому дому и все не ршалась войти. Гони-же меня, гони, я уйду, я знаю, что мн нечего ждать твоего состраданія, что я его не стою!

Но могъ-ли я посл этого прогнать ее?

— Что съ тобой, говори, — спросилъ я у нея, не будучи въ силахъ уничтожить въ себ жалости, которая ужъ охватила меня. — Говори, чмъ я могу помочь теб? Несчастье съ тобой случилось, что-ли какое?

— Несчастье, конечно, несчастье, иначе не хватило-бы у меня силы придти къ теб… Только это не то несчастье, которое можно назвать однимъ словомъ; какъ видишь я здорова, никто у меня не умеръ, никто меня не обокралъ.

— Такъ, что-же съ тобою? Чего теб нужно?

— Ахъ, мн нужно только, чтобы ты не гналъ меня, чтобы ты не отвертывался отъ меня, чтобы ты протянулъ руку, простилъ-бы меня. Вотъ въ чемъ мое несчастье!

Она глядла на меня своимъ умоляющимъ, знакомымъ мн взглядомъ, которымъ три года тому назадъ обманула маму и заставила себ врить. Я зналъ этотъ взглядъ, я зналъ настоящую ему цну. Теперь я могъ, я долженъ былъ снова вознегодовать и возмутиться, теперь я долженъ былъ встать и указать ей двери. Но я не всталъ; на меня ужъ дохнуло старымъ ядомъ, меня ужъ заколдовало ея прикосновеніе, я опять былъ въ рукахъ ея.

Она пришла, потому что ее пригнало ко мн несчастье, и это несчастье заключается въ томъ, что я далекъ отъ нея, что я не простилъ еще ея… Вотъ она станетъ теперь мн разсказывать, какъ она мучилась изъ-за меня вс эти три года, и я ей поврю, и я буду прощать ей, и въ конц-концовъ я снова упаду къ ногамъ ея, и все это будетъ такая глупая ложь, все это будетъ моя окончательная погибель. Ну, что-жъ, такъ видно нужно: не она пришла ко мн, пришла моя судьба, пришла въ ту самую минуту, когда я думалъ наконецъ уйти отъ судьбы этой, когда мн снова блеснула другая жизнь и другая участь. Судьба зоветъ! и я опять безсиленъ, опять мучаюсь, опять брежу, опять безумно люблю ее.