Наваждение

Соловьев Всеволод Сергеевич

Я замтилъ, какъ она слабо улыбнулась на это слово.

Но къ чему мн было скрываться? Разв она не знала своей власти надо мною?

— Уйди, — тихо сказала она:- насильно я не стану тебя удерживать, если ты меня не жалешь.

— Господи! Да этою-то жалостью ты и притянула меня сюда. А между тмъ, наблюдая за тобою, я вовсе не нахожу тебя жалкою! Ты очевидно спокойна. Если что тебя тревожило до сихъ поръ, то одна только страшная, скверная вещь: выздоровленіе твоего мужа. А въ этомъ тебя успокоить и помочь теб, конечно, ужъ я не могу.

Она внимательно слушала и смотрла на меня своими молчащими глазами, но при послднемъ моемъ слов встрепенулась.

— Ты

называешь это ужасною и скверною вещью, но есть вещи еще ужасне, еще скверне, съ которыми, однако, мы должны мириться: жизнь заставляетъ насъ брать ихъ. Я не виновата въ этомъ желаніи.

— Да, ты могла быть не виновата, но я не знаю, такъ-ли это? Ты могла-бы быть не виновата, если-бы было все ясно предъ тобою, еслибъ у тебя были опредленныя цли, если-бы ты жила сознательно. А ты живешь безсознательно, Зина! Ты сама не знаешь, чего теб нужно!

— Въ этомъ-то мое и мученье! Въ этомъ-то мое и несчастье! — горячо возразила она. — Отъ этого-то мн такъ и холодно на свт! Отъ этого-то мн и нуженъ такой человкъ какъ ты.

— Зачмъ-же я теб нуженъ? Во все это время ты ни разу не обратилась ко мн. Ты ни разу не нашла чего-либо, чтобы нужно теб было передать мн. Ты ни разу по-душ не поговорила со мною. Зачмъ-же я теб нуженъ?

— Ахъ, ты опять ничего не понимаешь, Andr'e. Что-жъ такое, что я не говорю съ тобой? Иной разъ и много на душ, а словами всего не выговоришь, да и не нужно… Знаешь-ли ты, что много вопросовъ тяжелыхъ, мучительныхъ, могутъ разршиться безъ всякихъ словъ, однимъ только присутствіемъ человка? Ты говоришь, зачмъ ты мн нуженъ! Вотъ я ни въ чемъ не совщалась съ тобою, ты ничего мн ни совтовалъ, а между тмъ не разъ, конечно, ты многое ршалъ для меня. Нтъ тебя — и я тревожна, и я мучаюсь. Пришелъ — и я знаю что ты тутъ, рядомъ со мною, и мн тепле становится, и я спокойне. Вотъ зачмъ ты мн нуженъ!

— Хотлъ-бы я врить, что все это такъ, да не врится. Вообще, я думаю, ты сама отлично понимаешь и видишь, что много чего-то невысказаннаго въ нашихъ отношеніяхъ. Дикія какія-то это отношенія. Скажи, что не такъ, возрази, если умешь!..

— Да, конечно, оно можетъ казаться теб неестественнымъ и дикимъ, если ты постоянно будешь обращаться назадъ и вспоминать старое.

— Да разв можно его забыть? — изумленно спросилъ я.

— Можно! — отвтила Зина. — Я, по крайней мр, о прошломъ не думаю, не позволяю себ думать. Я гляжу на тебя какъ на единственнаго своего друга, какъ на любимаго брата. Гляди и ты на меня такъ-же, гляди на меня какъ на несчастную сестру, которая исковеркала, испортила себ жизнь, какъ только можетъ испортить свою жизнь женщина. И если ты будешь такъ смотрть на меня, тогда ничего неестественнаго и дикаго не покажется теб въ нашихъ отношеніяхъ.

Я не могъ не задуматься надъ этими ея словами. Конечно, она была права; конечно, иначе теперь я и не долженъ смотрть на нее, ничего другого я и не имлъ права ждать. Если я согласился вернуться къ ней, то именно только затмъ, чтобъ быть ей братомъ. Да къ тому-же, разв, наконецъ, сегодня я не разглядлъ этого старика? Разв мн неловко отъ его доврчивымъ словъ, отъ его пожатія? Чего-же въ самомъ дл я хочу? Отнять жену у мужа?.. Я ничего не хочу, но, вдь, я люблю ее, люблю всю жизнь, безумно люблю! Съ нею соединено все мое будущее! Въ ней вся судьба моя! Такъ какъ-же я могу не думать о прошломъ! Какъ-же я могу успокоиться на этихъ отношеніяхъ и не считать ихъ неестественными! Да и, наконецъ, вотъ она все ршила и высказала такъ прямо, такъ умно и справедливо, а между тмъ,

разв не ложь эти умныя и справедливыя слова ея и разв она сама не сознаетъ что он ложь?!

— Зина, — проговорилъ я:- ты сама отлично понимаешь, что я не могу не думать о прошломъ. И я знаю, что ты сама о немъ думаешь: такое прошлое не забывается!..

— Зина! Зиночка! Поди сюда на минуточку! — раздался изъ дальней комнаты голосъ генерала.

Она встала, хотла выйти, но остановилась предо мною и обдавъ меня однимъ изъ своихъ невыносимыхъ, быстрыхъ и горячихъ взглядовъ, шепнула:

— Зачмъ-же считаешь ты ужаснымъ и безобразнымъ мое желаніе никогда больше не слыхать этого голоса?!

Долго я сидлъ одинъ и много всякихъ тяжелыхъ мыслей обрывалось и путалось въ голов моей.

XVII

Съ этого вечера и съ этого разговора все-же ледъ былъ разбитъ между нами.

Я продолжалъ ежедневно бывать у Зины.

У нихъ ршено было, что они останутся въ Петербург. Съ генераломъ длалось что-то странное… Вс доктора твердили ему о необходимости поздки за границу, но онъ ничего и слушать не хотлъ.

— Мн лучше! Мн гораздо лучше, — повторялъ онъ. — Я останусь здсь! Мн здсь хорошо! Никакой медицин не врю. Суждено умереть — умру и за границей, и здсь, все равно. Но я еще не умру, мн гораздо лучше!

Они остались.

Съ Рамзаевымъ я не встрчался. Зина исполнила свое общаніе и всегда умла такъ устраивать, что онъ являлся когда меня не было. Одинъ разъ только встртился я съ нимъ на крыльц у нихъ. Мы сдлали видъ, что не замчаемъ другъ друга.

Съ Зиной я теперь оставался вдвоемъ иногда по цлымъ часамъ. Генералъ любилъ лежать въ маленькой комнат, возл Зининой гостиной, и оттуда слушать игру ея. Собственно для этого рояль былъ перенесенъ изъ залы въ гостиную и Зина подолгу играла, особенно вечеромъ въ сумерки.

Старикъ часто засыпалъ подъ музыку. Тогда она отходила отъ рояля, подсаживаясь ко мн на маленькій диванчикъ и у насъ начинались безконечные разговоры. И я самъ не замтилъ какъ эти разговоры мало-по-малу приняли самое невроятное направленіе. Въ теченіе нсколькихъ дней я уже ощущалъ безконечную тоску, но даже не понималъ откуда она, чувствовалъ только, что мысли мои начинаютъ путаться.

Я, наконецъ, сообразилъ все только тогда, когда какъ-то вернувшись домой, припомнилъ послдній разговоръ съ ней. Чтожъ это такое было? Къ чему все это свелось? Чмь все это кончилось? Теперь я ужъ не братъ, было не забвеніе прошлаго, была, наконецъ, не законность ожиданія смерти. Было опять что-то окончательно безобразное, опять разговоры о дикихъ желаніяхъ и капризахъ, о дикихъ сценахъ въ невдомомъ для меня ея прошломъ. Упоминалось тутъ и о таинственномъ человк, который что-то для нея значитъ и имя котораго она никогда не назоветъ мн.

Прошло еще нсколько дней, и я чувствовалъ, что положительно съ ума схожу.

Я не находилъ себ нигд мста. Я опять собирался бжать въ деревню, куда мама отчаянно звала меня своими частыми письмами, и не трогался съ мста, уходилъ къ Зин и слушалъ ее. И то, что я слышалъ отъ нея съ каждымъ вечеромъ все боле принимало видъ невыносимаго бреда.

Очевидно, въ первый разъ, когда она сказала свою первую дикую фразу я черезчуръ поразился ею. Очевидно, она замтила впечатлніе, произведенное на меня, и это ей понравилось, и тутъ ей пришла фантазія, одна изъ ея больныхъ, ужасныхъ фантазій, меня мучить. Она стала практиковаться въ этомъ ежедневно, окончательно вошла въ новую роль свою.