Наваждение

Соловьев Всеволод Сергеевич

Я протянулъ ей руку. Она вдругъ вся преобразилась, дтская, блаженная улыбка мелькнула на лиц ея, она жадно схватила мою руку.

— Скажи мн, скажи одно слово ты меня прощаешь, Andr'e? О, какъ ты добръ, какъ ты безконечно добръ!..

Я угадалъ: она сла рядомъ со мною и стала разсказывать, и я заране зналъ все, что она мн разскажетъ. И между тмъ жадно ловилъ каждое ея слово и врилъ каждому этому слову. Она разсказывала о томъ, какъ терзалась своимъ поступкомъ со мною и какое тяжкое несетъ за это наказаніе.

— Знаешь-ли ты, что все можно было вернуть, что это, можетъ быть, была-бы моя послдняя, безумная вспышка. Но тогда,

въ своемъ проклятомъ припадк, въ тотъ послдній день я приняла это отвратительное предложеніе. Я могла съ тобой проститься, могла написать записку твоей матери, но потомъ, на слдующій день, я одумалась, я пришла въ себя, припадокъ прошелъ, и я побжала къ теб: тебя ужъ не было. Если-бы зналъ ты, какое отчаяніе охватило меня! О, какъ я была наказана! Какую жизнь взяла на себя!.. Я обвнчалась… Мы ухали тогда за границу, но я ничего не видла, ничего не слышала, это была не жизнь, мн все стало тошно, противно. Иногда являлись капризы, я удовлетворяла имъ, но это не принесло мн радости. Потомъ мы перехали въ деревню, и вотъ два года безвыздно прожили тамъ, и въ эти два года я ждала только одного, только объ одномъ думала, чтобы снова тебя увидать, чтобы вымолить себ прощенье, чтобы ты, вотъ такъ, какъ теперь, протянулъ мн руку. Но я не смла надяться, что ты простишь меня, и я гнала отъ себя мысль о возможности такого счастья… Андрюша, пойми… все-же, вдь, ты одинъ у меня, къ кому-же было мн идти… Вдь, только ты одинъ у меня на всемъ свт и можешь быть моимъ другомъ, только ты одинъ можешь прощать меня, одинъ меня понимаешь! Andr'e, если три года человкъ задыхается, вдь, простительно-же ему, наконецъ, желать вздохнуть свободне, выйти на чистый воздухъ… И вотъ въ эти три года я дышу въ первый разъ, дышу потому, что ты со мною! Andr'e, голубчикъ, не оставляй меня, не оставляй, а то я совсмъ задохнусь!..

Каждое ея новое слово все больше и больше наполняло меня ядомъ; я жадно впивалъ этотъ ядъ и, конечно, снова безумный, снова безсильный, общалъ ей не оставлять ея. Я готовъ былъ опять идти за нею въ самую глубину того мрака, изъ котораго она мн явилась и который вчно окружалъ ее.

Когда она ушла отъ меня, я машинально взглянулъ на часы и увидлъ, что пришло именно то время, которое назначила мн Лиза. Но, конечно, къ Горицкимъ я не отправился. Теперь я опять считалъ часы и едва дождался возможности снова увидться съ Зиной.

XIII

Покуда она съ мужемъ остановилась въ гостиниц, гд они заняли нсколько комнатъ.

Уже подходя къ ихъ дверямъ, я понялъ, что мн предстоитъ снова встрча со всею компаніей. Я не ошибся. Первое лицо, которое я увидлъ, былъ Рамзаевъ, а за нимъ стоялъ Коко и во весь ротъ мн улыбался; въ эти три года мы почти не видались съ нимъ. Только Александры Александровны съ Мими еще не было, но наврное и они скоро явятся.

Генералъ встртилъ меня очень радушно, но я невольно отъ него отшатнулся, такъ меня поразила перемна, происшедшая съ нимъ.

Я оставилъ его постоянно удачно молодящимся человкомъ, а теперь предо мной былъ дряхлый старикъ, совсмъ больной, съ трудомъ передвигавшій ноги. Изъ-за его нездоровья они и пріхали въ Петербургъ.

«Онъ очень боленъ, онъ врно скоро умретъ», — подумалъ я, но изъ этой мысли не сдлалъ тогда никакого вывода, да и не сообразилъ, какой тутъ можетъ быть для меня выводъ. Вообще, я долженъ замтить, что ни тогда, ни долго потомъ этотъ старикъ не представлялся мн препятствіемъ, я о немъ какъ-то

совсмъ не думалъ.

Я весь вечеръ провелъ у нихъ. Генералъ скоро ушелъ къ себ въ спальню. Ужасная скука была въ этотъ вечеръ. Мы вс перекидывались рдкими фразами, больше молчали и посматривали другъ на друга. Меньше всхъ говорила Зина.

По нкоторымъ ея минамъ и движеніямъ я замтилъ, какъ ей хочется, чтобы поскорй вс ушли, чтобы намъ можно было поговорить на свобод. Я понималъ, что и Рамзаевъ съ Коко отлично это замтили, и ни за что теперь не уйдутъ. Мы стали пересиживать другъ друга, но мн не удалось ихъ пересидть. Было ужъ два часа ночи, когда мы, наконецъ, встали и вышли вмст.

— Да, вотъ какія дла, — сказалъ Рамзаевъ, когда мы спускались съ лстницы:- старикъ-то плохъ, того и жди помретъ, а барыня наша вдовушкой останется.

— Предъ испанкой благородной трое рыцарей стоятъ! — въ отвтъ на это замчаніе проплъ Коко.

— Pariez pour vous! — къ чему-то произнесъ Рамзаевъ, протягивая на прощанье руку Коко.

Я, конечно, не сказалъ ничего, я только тутъ понялъ, что Коко, несмотря на всю свою глупость, врно выразилъ положеніе дла. «Предъ испанкой благородной» дйствительно теперь стоятъ три рыцаря, и я одинъ изъ этихъ трехъ рыцарей. Какая мучительная, какая жалкая роль выпадаетъ на мою долю! Но я ужъ не думалъ объ этой роли, я думалъ только о Зин и съ истерическимъ внутреннимъ хохотомъ называлъ ее въ своихъ мысляхъ «благородной испанкой».

* * *

Опять для меня потянулись лихорадочные дни. Начиналось лто. Я давно долженъ былъ хать въ деревню, но не халъ. Проводилъ почти все время у Зины, а когда показывался на улиц, то меня охватывалъ страхъ, какъ-бы не встртились гд-нибудь Горицкія.

Не знаю, что-бы случилось со мною, еслибъ я ихъ увидлъ. Я старался забыть мою встрчу съ Лизой. Мн и некогда было обо всемъ этомъ думать теперь, но все-же, когда вспоминалось, мн становилось ужасно неловко; я сознавалъ себя такимъ приниженнымъ, я готовъ былъ самъ презирать себя.

Теперь боле чмъ когда-либо въ жизни чувствовалъ я, что ничего съ собою не подлаю и махнулъ на себя рукою. Будь что будетъ, судьба стоитъ надо мною, судьба меня захватила, и я не самъ дйствую. Ахъ, только-бы все это кончилось такъ или иначе, кончилось-бы скоре!

И что-же давали мн эти дни, къ чему они приводили? Ровно ни къ чему! Я почти не имлъ возможности говорить наедин съ Зиной, а когда являлась эта возможность, мн становилось страшно, и я избгалъ всякаго разговора.

Зина затормошила всю компанію и меня въ томъ числ: нужно было найти удобную квартиру, такъ какъ генералъ, несмотря на совты докторовъ и даже ихъ настоятельныя требованія, вдругъ заупрямился, ни за что не хотлъ хать за границу, а положилъ остаться въ Петербург. Это былъ какой-то капризъ больного дряхлаго старика: «Не хочу за границу, не хочу на дачу, хочу здсь!».

Ему говорили, что нельзя лтомъ жить въ Петербург, особенно въ его положеніи, что здсь и здоровый заболваетъ; но онъ ничего не хотлъ и слышать.

Наконецъ квартира была найдена, совсмъ готовая, прекрасно меблированная. Генералъ отправился, осмотрлъ, остался очень доволенъ, и на слдующій день они перехали. Снова все пошло по старому, какъ было три года назадъ, передъ свадьбой Зины. Разница была только въ генерал: тогда онъ былъ раздушеннымъ любезнымъ хозяиномъ, теперь — капризнымъ старикомъ, котораго компанія должна была развлекать.