Найди меня

Фрейзер Энн

— Мне надо ответить. — Она вышла через заднюю дверь, чтобы мать не слышала разговор.

— Все готово.

Нет. Слишком рано.

— Быстро вы.

— Сам удивлен.

С соседнего двора кто-то окликнул ее: «Эй, малютка Рен!»

Это был Морис, в мешковатых белых шортах, большой соломенной шляпе и сандалиях на гольфы — типичном наряде пожилых мужчин здешних мест. Он наполнял поилки для колибри.

«Малютка Рен» [3] — так он звал ее, сколько она себя помнила, очень гордясь этой игрой слов. Морис любил давать прозвища и придумал их почти для всех, но это, похоже, особенно ему нравилось. Рени так и не удосужилась объяснить

ему, что прозвище напоминает о страсти отца к птицам и что теперь оно звучит несколько бестактно.

3

От англ. Wren — мелкая птичка, крапивник.

Рени помахала в ответ и показала на телефон. В этот момент зазвонил телефон Мориса, и он произнес одними губами: «Розалинда». Наверняка звонит, чтобы рассказать ему о Бенджамине.

— Когда? — спросила она Дэниела.

— Завтра.

У нее похолодело внутри.

— Где? — Мелькнула мысль, что появился повод отказаться от стрижки.

— Как вы и думали. Мы едем в пустыню Мохаве.

ГЛАВА 6

— Пора, — сказал охранник.

Бенджамин Фишер вырвал страницу из блокнота, сложил ее в несколько раз, сунул в карман и встал из-за стола, за которым провел столько часов за долгие годы заключения. Он приостановился и провел пальцами по корешкам книг по психологии, выстроившихся на полке, окинул взглядом стопку исписанных за десятилетия тетрадей. На верхней полке теснились обувные коробки с письмами от женщин, которых он никогда не встречал, — большинство из них хотели за него замуж. Ни одного письма от дочери. Морис, сосед, писал ему, но с годами все реже и реже, сводя к минимуму весточки о Розалинде и Рени, которые можно было бы перечитывать снова и снова.

Немного жаль покидать эту камеру, столько лет служившую ему домом. Здесь с ним произошло множество перемен. Некоторые, выйдя из тюрьмы, где провели за решеткой большую часть взрослой жизни, не в состоянии жить на свободе и совершают преступление, просто чтобы попасть обратно. Он понимал это. Выйдя из крошечного мирка, уже невозможно приспособиться к большому миру на свободе. Тюрьма — словно безопасное лоно. Шумное, но безопасное.

Охранник отпер дверь.

Камера Бена располагалась на третьем этаже так называемого «Восточного блока», где содержалось больше пятисот смертников. На стене у двери висело его недавнее фото и лист бумаги с перечислением требований к содержанию и разрешенных ему работ: психотерапия при условии надлежащих мер безопасности, с заключенными, получившими соответствующее разрешение. Ему нравилось думать, что он принес немало пользы.

— Вперед, — сказал охранник, положив руки на ремень. Сейчас Бена отведут в другое место и наденут кандалы. Возможно, там его ждет Рени? Ему бы этого не хотелось. Лучше снаружи, на воле, подальше от тюремных стен.

Они пошли по мосткам — колючая проволока сверху и бетонный пол тремя этажами ниже, — а из камер вокруг неслись крики:

— Куда собрался, бабник?

— Живой идет! [4] — выкрикнул кто-то, раздался смех.

Нынешний губернатор Калифорнии ввел мораторий на казни. В одних это вселило надежду, другие говорили Бену, что предпочитают умереть. Бен понимал и это. Иным, в том числе некоторым его друзьям, удалось покончить с собой. Но пока камера смерти никому не грозила, и говорили, что ее собираются демонтировать. Разумеется, это еще не означало, что мораторий навсегда. Всегда можно отменить.

4

Традиционно

в американских тюрьмах, когда выводили из камеры приговоренного к смерти, объявляли «мертвец идет».

Вот по чему он не будет скучать, так это по шуму. В тюрьме все поверхности твердые и усиливают каждый звук.

— Когда вернешься, бабник?

— Скоро. — Хотелось ответить «никогда», но он не рискнул сказать правду, даже в шутку. Нет, сюда он уже не вернется.

Эллис и двое охранников ждали его возле белого тюремного микроавтобуса, припаркованного под яркими лампами у корпуса на территории тюрьмы. На Эллисе был темный костюм.

— Надеюсь, вы захватили одежду поудобнее, — сказал Бенджамин. — Все-таки в пустыню едем.

Эллис не ответил, сохраняя невозмутимый вид, как и подобает детективу.

Два охранника под руки подсадили Бена в микроавтобус. Внутри никого, кроме водителя. Эллис и охрана забрались следом.

— Где Рени? — спросил Бен. — Без нее никуда не поеду.

Мысль о том, что все, что им нужно, у него в голове, и он волен решать, когда и где это выложить, давала ощущение власти. Но они играли не по правилам.

— Встретимся с ней в назначенном месте.

— Я рассчитывал на другое.

— Ничего другого не будет, — ответил Эллис. — Мы не договаривались, что поедем вместе. До указанного вами места пять часов езды.

Бен показал Эллису точку на карте, предупредив, что это не конечный пункт назначения, который он, разумеется, оставил при себе.

— Ее не так легко было уговорить, — продолжал Эллис. — Так что, если вас что-то не устраивает, можем сразу закончить. Вас отведут обратно в камеру.

— А пирог?

— Я не забыл. Остановимся на обратном пути.

Бен подумал.

— Едем.

Эллис переговорил с кем-то, и ворота открылись. За ними выехал второй микроавтобус.

Непривычно было смотреть на тюрьму снаружи. Бен нашел ее даже красивой, похожей на замок. Он смотрел на нее в последний раз.

Ему не хотелось, чтобы отсутствие Рени отравило поездку. Он вырвался за тюремные стены, увидел восход, передним открывалось бездонное небо. А главное, перед ним открывались такие дали, что после тюремной тесноты болели глаза. Словно кто-то снял с глаз шоры. Временами он вытирал рукавом выступавшие слезы.

Спустя несколько часов, после запланированного перерыва на туалет, заправку и завтрак на ходу, машины свернули на пыльную площадку для отдыха посреди пустыни. Там она и ждала их в белом пикапе. Сердце Бена замерло, дыхание прервалось. Он не видел ее со дня ареста, последнее, что сохранила память, — ее лицо в окне, когда его заталкивали на заднее сиденье патрульной машины.

Настоящая принцесса.

Ничего другого он и не ожидал. Блестящие каштановые волосы, прямые брови, резко очерченные скулы. Высокая, в Розалинду — сам он небольшого роста. Ее уверенная осанка — голова поднята, спина прямая, никакого смущения — заставила его сердце наполниться гордостью. Характерная походка: широкий шаг от бедра, на пятку, подчеркивающая длину ног с самоуверенной небрежностью, серый джемпер, обвязанный вокруг талии… Его походка, которую она повторяла, сама не зная того.

Вот она, взрослая, живое доказательство, что она его дочь и всегда останется ею, плоть от плоти, его ДНК, его девочка, ребенок, женщина. Сквозь стекло он улыбнулся и приветственно поднял руку.

Она остановилась и вгляделась, нахмурив брови.

Он не сразу понял, что она вглядывается в незнакомца в машине, не узнавая его. Из окна на него смотрело бледное отражение: седые волосы, лысина, дряблая кожа. От былого красавца-мужчины не осталось и следа.

Красивым людям стареть труднее — дальше падать и сложно перестраиваться: еще вчера внешность открывала все двери, а сегодня ты в лучшем случае как все.